Айзек Азимов - Девять Завтра

Я сказал:

– Послушай. Дай мне еще полчаса…

Глаза ее стали влажными.

– Я сижу тут одна…

– Я быстро. – Чтобы показать вам, в каком я был отчаянии, скажу, что раздумывал над путями, которые могли привести только к драгоценностям, хотя и ценой бреши в бюджете. А для проницательного взгляда Хильды это будет все равно что туманность Конская Голова на фоне Млечного Пути.

Она сказала:

– У меня было назначено свидание, и я его отменила.

Я возразил.

– Ты ведь сказала, что это «не очень важное свидание».

Она закричала:

– Не очень важное свидание! – Но именно так она сказала. Впрочем, если ты прав, в споре с женщиной это еще хуже. Разве я не знаю это? – Он мне обещал имение на Земле…

Она все продолжала говорить об этом имении на Земле. В Марспорте нет девушки, которая не ждала бы имения на Земле, а количество получивших такие имения можно пересчитать по шестым пальцам на руках. Но надежда вечно жива в груди человека, а у Флора для нее там много места.

Я пытался остановить ее. Бросал ей «сладких» и «деток», пока можно было подумать, что все пчелы на Земле забеременеют.

Никакого толку.

Наконец она сказала:

– И вот я сижу одна, и никого рядом, и как ты думаешь, что будет с моей репутацией?

Что ж, она права. Я чувствовал себя последним подонком в Галактике. Если станет известно, что она простаивает, начнут говорить, что она утратила хватку. А такие разговоры могут прикончить девушку.

Я вернулся в комнату ожидания. Стюард, стоявший у дверей, приветствовал меня.

Я посмотрел на троих промышленников и подумал, в каком порядке стал бы душить их до смерти, если бы получил соответствующий приказ. Первым, наверно, Харпонастера. У него тощая жилистая шея, ее легко охватить руками, а большие пальцы удобно лягут на кадык.

Это меня подбодрило, и я по привычке воскликнул:

– Здорово!

Это тут же привело их в действие. Ферруччи сказал:

– Здоровоносы пролили воду в снег.

Харпонастер, с тощей шеей, добавил:

– Неги и негры не станут опарировать котов.

Липски сказал:

– Котов, мотов, стукотов, готов.

– Готов пьяница пока.

– По как пройти в Чикаго?

– Го-ворите.

– Варите.

– Те.

Молчание.

Они смотрели на меня. Я смотрел на них. Они лишены эмоций, вернее, двое из них лишены, и ни о чем не думают. А время проходит.

Я смотрел на них и думал о Флоре. Мне пришло в голову, что я не могу потерять то, что уже потерял. Можно поговорить о ней.

Я сказал:

– Джентльмены, в этом городе есть девушка, имя которой я не стану упоминать, не желая ее скомпрометировать. Позвольте мне описать ее вам, джентльмены.

И я начал. Последние два часа настолько взвели меня, что в моем описании Флоры звучала поэзия, скрывающаяся в неведомом источнике мужской силы в глубинах моего подсознания.

Они сидели застыв, как будто слушали и даже почти не прерывали. В людях под влиянием спейсолина просыпается вежливость. Они молчат, пока говорит кто-то другой. Поэтому и говорят по очереди.

Конечно, временами я замолкал: слишком уж возбуждающая тема, и тогда кто-нибудь из них получал возможность вставить два-три слова, прежде сем я мог собраться с силами и продолжить.

– Пикник с шампанским и боли в ящике столетий.

– Круглые, как тысяча берегов.

– Высокий и перечный леопард.

Я заставлял их смолкнуть и продолжал.

– У этой молодой леди, джентльмены, – сказал я, – в квартире установка пониженного тяготения. Вы можете спросить, зачем это? Я расскажу вам, потому что если у вас не было случая провести вечер с лучшей девушкой Марспорта, вы и представить себе не можете…

Но я старался дать им такую возможность. Я говорил так, что они оказались там. Все это они запомнят, но я сомневался, что впоследствии кто-нибудь из них будет возражать. Наоборот, вероятно, спросят у меня номер телефона.

Я продолжал – с любовью, с тщательным описанием подробностей, с печалью в голосе, и тут громкоговоритель объявил о прибытии «Пожирателя пространства».

И все. Я громко сказал:

– Вставайте, джентльмены.

Они одновременно встали, посмотрели на дверь, двинулись к ней, и когда Ферруччи проходил мимо меня, я похлопал его по плечу и сказал:

– Не ты, гнусный мошенник, – и мой магнитный наручник сомкнулся вокруг его запястья, прежде чем он сумел перевести дыхание.

Ферруччи сопротивлялся, как демон. Он не был под влиянием спейсолина. Измененный спейсолин нашли в маленьких телесного цвета ампулах, прикрепленных с внутренней стороны к его бедрам, даже волосы поверх начесаны. Ничего не видно, можно только найти наощупь, да и то с помощью ножа.

Потом Рог Кринтон, улыбаясь и обезумев от облегчения, крепко ухватил меня за лацкан.

– Как ты это сделал? Что его выдало?

Я сказал, стараясь высвободиться:

– Один из них симулировал воздействие спейсолина. Я был в этом уверен. И я рассказал им… – тут я проявил осторожность. Подробности – не дело этого типа… – рассказал неприличные анекдоты, и двое из них никак не реагировали, значит, они под спейсолином. Но Ферруччи начал дышать быстрее, на лбу его появилась испарина. Я исполнял очень драматично, и он реагировал на это, значит он не под спейсолином. И когда все встали и направились к кораблю, я уже знал нашего человека и остановил его. А теперь не отпустишь ли меня?

Он выпустил меня, и я чуть не упал.

Я уже собирался уйти. Ноги мои без приказа рыли землю, но я повернулся.

– Эй, Рог, – сказал я, – можешь выписать мне чек на тысячу кредитов, так чтобы это не отразилось в записях – тех, что идут в Службу?

И только тут я понял, что он спятил от облегчения и благодарности, потому что он ответил:

– Конечно, Макс, конечно. Если хочешь, десять тысяч кредитов.

– Хочу, – сказал я. – Хочу. Хочу.

Он заполнил официальный чек Службы на десять тысяч кредитов – а это все равно что наличные в доброй половине Галактики. Он улыбался, отдавая мне чек, и можете представить себе, как я улыбался, получая его.

Как он собирался отчитываться, его дело. А для меня важно, что не нужно будет отчитываться перед Хильдой.

В последний раз я звоню из будки Флоре. Я не смел ждать, пока приду к ней. Дополнительные полчаса могут дать ей время уйти к кому-нибудь другому, если она еще не ушла.

Ответь. Ответь. От…

Она ответила, но одета была для выхода. Собирается уходить, и минуты через две я бы ее уже не застал.

– Я ухожу, – объявила она. – Некоторые мужчины умеют соблюдать приличия. И я не желаю больше тебя слышать. Не желаю тебя видеть. Вы мне сделаете большое одолжение, мистер Каквастам, если забудете номер моего телефона и никогда не будете осквернять…

Я ничего не сказал. Просто стоял, сдерживая дыхание, и держал чек так, чтобы она могла его увидеть. Просто держал.