Максим Лагно - Шестая сторона света

Вздохнул как можно глубже и закрыл рот. Задержал дыхание, чтоб не хапнуть горячего воздуха.

Длинный моторный вагон промелькнул за долю секунды. Ослепил плазмой из двигателя, обдал жаром обшивки, ещё не остывшей после гиперзвукового перегрева. За ним потянулась тающая в пространстве вереница вагонов, разделённая светящейся полосой окон. По 55-й линии ходят местные, поэтому состав не длинный, вагонов семьдесят.

Тяга уходящего воздуха подхватила мои ноги и потянула в сторону движения состава. Между телом поезда и стенами туннеля воздух сделался тонким, почти вакуум. Именно сейчас возможна потеря сознания, когда засасывает под дно.

Пронеслись последние вагоны. Свет габаритных огней, казалось, оставил в воздухе тающий след.

Состав ушёл.

Я разжал губы и вдохнул обжигающий воздух. Отпустил скобу и пробежал несколько метров вслед за воздушным завихрением. Пробежать эти метры и не упасть – задачка посложнее, чем просто держаться за скобу. Счёт шёл на доли секунды: отпустишь руки слишком рано, завихрение будет достаточно сильным, чтоб ты свалился на пол и покатился, как сухой лист. Не только рёбра переломаешь, но и проедешь мордой по монорельсе, лишаясь кожи.

Лебедев с завистью посмотрел на мою лихую пробежку. Он никогда не рисковал, не отпускал поручень и не вливался в вихрь. Слишком толстый и солидный, обязательно упадёт и расшибётся.

Лебедев оттряхнул пыль с комбеза и протёр свои ботинки бумажной салфеткой:

– Ещё идея. Доставай блокнот и пиши.

Приказ был такой солидный, что я тут же подчинился, Мои ноги дрожали от недавнего напряжения. Руки одеревенели, я не попадал ими в карман комбинезона. Подождал, чтоб возбуждение улеглось, продолжая прислушиваться к звуку ушедшего состава.

– Давай пиши, а не мечтай, – прикрикнул Лебедев. – Для тебя же стараюсь.

Непослушными руками вытащил блокнот. Проверил чернила в ручке и присел на тёплый монорельс.

Лебедев сел рядом:

– Записывай. «Разыскивается женщина в белом платье…»

– Ха, женщина. Да она девчонка. Младше меня.

– Хватит мыслить детской терминологией. Пиши, «Разыскивается молодая женщина, участвовавшая в Почтительном Ожидании…» Когда оно было?

– Позавчера. Ну, то есть позавчера закончилось.

– Ох, какой ты глупый, – посетовал Лебедев, – Писать нужно полную дату, с такого-то по такое-то. У каждого своё позавчера. Послезавтра твоё позавчера станет «четыре дня назад», не будешь же переписывать объявление.

– Понял, понял, – я поспешил остановить поток солидных поучений.

Лебедев продолжил диктовать:

– «…Молодая женщина в белом платье, участвовавшая в Почтительном Ожидании…» Не забудь с больших букв.

– Без тебя знаю, – отмахнулся я.

– «…С 30 августа по 1 сентября 1899 года, проходившем на платформе Коммунального Бюро, двора Юго-Запад 254, известного под самоназванием «Абрикосовый Сад» Записал? Дай посмотреть.

Лебедев проверил орфографические ошибки и вернул блокнот:

– Далее пиши… «Если вы что-либо знаете о…»

– «Молодой женщине?»

– Некрасивый повтор. Вместо «молодой женщине», пиши – «Если вы что-либо знаете о вышеупомянутой особе», сообщите отправителю. Почтовые расходы за счёт получателя…»

– Ой, Лебедев, а вдруг много писем придёт?

– Ты хочешь найти эту сучку или нет? Готовь бабки.

– Отец убьёт, когда узнает.

– Он ещё не знает про то, что ты отказник?

– Сам ты отказник! Судитрон срок не ставил. Я выполню просьбу. Когда-нибудь.

– Всё равно придётся просить деньги у родаков. Без продвижения Модератор похоронит твоё объявление в корзине бесплатных сообщений и рекламы. Так что готовься платить, чтоб висеть на первой доске.

Я вздохнул и закончил писать, поставив своё имя и почтовый ящик. Лебедев ещё раз проверил ошибки.

Перед тем, как разойтись по тоннелям, мы обменялись кассетами. Я дал ему Pearl Jam, альбом Vitalogy, 1894. Взамен Лебедев дал Аквариум «Радио Африка», 1883 года.

– Купи уже себе компакт-диск-плеер, – посоветовал Лебедев, – надоело мне для тебя кассеты записывать.

Я завершил обход своего участка.

Отметил на путевом листе точку, где дыролов обнаружил подозрение на микротрещину в монорельсе. Лист бросил в прорезь ящика отдела обработки статистики, сдал дыролов, и пошёл в переодевалку: взять из своего шкафчика деньги на обед и новые батарейки для плеера.

Но до столовки так и не дошёл. В коридоре меня нагнал Алибек, начальник Службы Путей. Он взрослый мужчина, то ли неженатый, то ли в разводе. В свободное от работы время, то есть с утра до вечера, Алибек переписывался в Информбюро с пользовательницами раздела «Знакомства», под псевдонимом Огненный Ангел. На личном почтовом штемпеле изобразил крылья, будто белый голубь неудачно пролетел над пожаром в стоэтажке.

Огненный Ангел Алибек сдёрнул с меня наушники:

– Слышь? Ты эт-та, кончай таскать плеер в рабочее время.

– Профессиональная привычка.

– Тоже мне «профессионал», обходчик простой. Пошли со мной.

Он завёл меня в свой кабинет. Там сидели два милиционера. Один на стуле в углу, второй в кресле Алибека. Рация на столе время от времени шуршала неразборчивыми переговорами. Милиционер на стуле был относительно моложе того, что в кресле. Хотя оба – старпёры. Нижняя половина лица относительно молодого была синяя от щетины. Он достал блокнот и спросил:

– Кто?

– Лех Небов.

Молодой сделал пометку. Пожилой милиционер показал мне на стул напротив стола:

– Падай.

Тон его голоса не строгий, но и не ласковый. Пугающе никакой.

Алибек вышел.

– Ты, пацан, не робей, – сказал пожилой милиционер.

– Или есть от чего робеть, а? – вмешался молодой. Он сидел у меня за спиной, я повернулся, чтоб ответить, но не нашёлся что. Молодой хитро щурился, почёсывая синий подбородок концом чернильной ручки.

– Отчего бы ему робеть, Фрунзик? – спросил пожилой.

– Знает кошка, чьё мясо съела, – хитро ответил щетинистый Фрунзик. – Небось, стоял в туннеле во время прохождения состава?

– Нет, что вы. Это не по правилам.

Фрунзик поднялся со стула, подошёл ко мне и вдруг гаркнул:

– Не врать! Нам нет дела, стоял ты в тоннеле или нет. Хоть колесом там ходи, пока не мешаешь движению состава. Но врать нам не смей, понял, щегол?

Пожилой милиционер будто подобрел:

– Да, сынок, врать нехорошо. Посмотри на свои ботинки.

Я опустил взгляд и покраснел от стыда. С одной стороны мои ботинки покрыты пылью, сходящей на нет справа налево. Ровно так, как дул тяговый ветер. Умный Лебедев протёр обувь салфетками.

– Ладно, давай к делу, – Фрунзик положил передо мной пухлую картонную папку: – Не ври, вмиг раскусим, понял?

Рация на столе что-то угрожающе прошуршала, поддерживая коллег.