Владислав Солоницкий - Бенкендорф любит всех нас

– Да. Почему вас так удивляет? – переспросил он, сцепившись взаимным заинтересованным взглядом. Девушка тоже пыталась копировать его повадок, – смотреть в лицо, – но, то ли из-за скромности, то ли из-за уродского герпеса, так не вовремя появившегося чуть ниже губы, она опускала и уводила в сторону свои голубые, как лазурит, глаза.

– Видите ли, как потешно получается, у меня тоже день рождения через пару дней. Восьмого октября, равно как у вас. Интересно вышло.

– Может, сам Бог смилостивился над нами и устроил эту встречу? Чтобы мы не дали друг другу раствориться в воде новых возможностей. Я ведь прав? Вы тоже терзаете себя, боясь окунуться в то, что произойдет через два дня? – говорил он о долгожданном двадцатилетии.

В какое-то мгновение Еве показалось, Фрэнк подозревает о ее не благих намерениях: ей стало стыдно, что еще какое-то время назад она была полна решимости закончить тот вечер в холодных водах безымянной реки. А теперь, попавшись в цепи занятного разговора, светлый разум заставил усомниться в недавнем выборе, что и вылилось в своеобразную неуверенность и беспокойство.

– Я люблю бывать в этом месте. Стою здесь чуть ли не каждый вечер. – Ева провела по своим русым волосам тонкими пальцами, словно гребешком, и сделала вид, будто она беспечна. Фрэнк же, не получив ответ на довольно ясный вопрос, подумал, что Еве попросту не интересна его тема. Так они оба стали в каком-то смысле зависимыми друг от друга, но думающими о совершенно разных вещах. Ведь в то время, когда Фрэнк копался в себе и той жизни, которая предстоит, – то есть в будущем, – Ева копалась в другом, в ее отношениях с бывшим молодым человеком, – то есть в прошлом. Никто не хотел быть в настоящем – никто не хотел быть счастливым – никто не хотел жить.

– И всё равно вас что-то беспокоит, – настоял парень-брюнет в пальто. – Если есть что-то значимее бартера с дьяволом , хочу об этом знать. Надоела ночная бессонница.

– «Как же он заладил со своими пытками» – подумала девушка, – «не хочу я больше умирать, отстаньте!»

Но была в Еве, впрочем, как и в любой другой девушке, такая черта – несмотря на все преграды адекватности, она на самом деле желала рассказать незнакомцу о своих проблемах: о парне, с которым рассталась и о нескончаемых приходах на этот мост, который вот-вот должен был отобрать несчастную жизнь. Ей нужно было об этом кому-то рассказать, выговориться, и тот момент был как раз подходящим. Та и Фрэнк был как раз тем незнакомцем, с которым Ева никогда больше бы и не встретилась. По-хорошему, ей ничто не мешало взять и разгрузиться. Забыться.

– Нет. Просто люблю этот мост. Этот вид, – смотрит в горизонт, уводя вместе с собой туда и Фрэнка. – Я люблю фотографировать. А у нас, у любителей, тонкое отношение со всем мирозданием. Тонкое, как фотографии, которыми мы обвешиваем стены, дневники и альбомы.

Казалось, сумбурно начавшаяся беседа, которая должна была закончиться скорым расставанием, потихоньку стала превращаться в водоворот или ураган, скручивающий парня и девушку во что-то общее. В дорогу с табличкой «перспектива на дружбу». Как покажут следующие двое суток, перспектива была не иллюзией.

– Фотографируешь? Я тоже художник в каком-то роде, только больше похож на хомяка. Пишу книги, и всё в стол да в стол, в свалку. Там им и место, моим бумажкам под названием пустая трата времени , – Фрэнк так забавно скривил голос, что Ева не смогла не ухмыльнуться.

– Пустая трата времени… – повторила она, опустив голову. Сказать что-то и не объяснить в надежде, что партнер, заинтересовавшись, плоскогубцами вытянет из нее монолог, – в дальнейшем это окажется одной из самых частых фишек Евы. По приходу домой, взявшись чернилами испортить чистый лист, Фрэнк назовет девушку осторожной и латентной , причем последнее, как окажется, далеко не о ней.

– Что за сожаление в форме сморщенной изюминки? – переспросил брюнет, требуя внятного объяснения повторенной фразе.

Ева вновь улыбнулась попыткам Фрэнка сострить, и ответила:

– Я ведь тоже нигде не публикуюсь. Но не считаю фотографии пустой тратой времени. Воспоминания, Фрэнк.

– Согласен, – отчего-то рассмеялся он. – Только я из тех людей, кто зачастую сжигает свои воспоминания. Они, как якорь или балласт, часто тянут ко дну – не дают жить дальше.

Воспоминания тянут ко дну, не дают жить дальше – повторила про себя Ева. Ведь девушка часто упоминает это слово – дно. В ее голове сразу же выстроился десяток логических цепочек, каждая из которых приводила к простому заключению – сжигай лишние воспоминания . И когда, казалось, Ева должна была согласиться с Фрэнком, в ее голове клацнула неугодная извилина.

– Я не сжигаю воспоминания, Фрэнк. Какими бы они ни были. Они часть меня.

И если бы в тот момент, сразу после точки в своем крайнем предложении, Ева решила поведать парню в пальто о своих проблемах, заставляющих день ото дня приносить тело на мост, может быть, самая печальная история, толчок которой дался в тот ветреный вечер, не случилась бы. В прочем, что сталось – то сталось. Вскоре, Фрэнк и Ева попрощались и разошлись, пообещав друг другу встретиться на следующие сутки в то же время и в том же месте. Спрашивается, почему бы не выбрать удобное время и не посидеть где-нибудь в выходные? Позже, когда наши герои станут хорошими друзьями, один человек назовет их двумя идиотами . Такие вот они, люди, – существа, которых я люблю.

Время перевалило за полночь, дав старт бессонным часам. Это касалось и Фрэнка, и Евы, которые, находясь в своих домах, занимались черт знает чем, но только не спали. Оба приняли душ, оба прочли вечерние газеты, но жгучие мысли, поджаривающие волнения, никак не желали отступать и блокировали любые попытки уснуть.

Ева была из тех людей, которые не просто умели чувствовать, но и знали, как правильно это делать. День ото дня она могла пребывать в любом настроении, в совершенно непредсказуемом, если смотреть со стороны, расположении духа. И только ей самой было известно, чего она хочет и как она хочет. Ева сама могла творить атмосферу вокруг себя. И лишь редчайшие исключения составляли те случаи, когда девушка могла остановиться в забвении и проникнуться другим человеком, позволяя ему наполнять себя. Такие извержения благодати были необычайно редкостными, но приводили к впечатляющим результатам: у Евы появлялся друг, которому она могла доверять и на которого могла положиться.

В ту ночь она, как часто у нее бывало, находилась в депрессии. Не удивляйтесь, Ева никогда не была несчастна. На самом деле, – даже если она сама того не подозревала, – депрессия была лишь частью ее умения чувствовать. Девушка настраивалась на нужную волну, впихивая себе в голову разносортную дурость, собирала вокруг нагого тела необходимую атмосферу и, проникаясь ею, начинала плакать, то от грусти, то от счастья.