Клиффорд Саймак - Принцип оборотня (сборник)

Взглянув наверх, он заметил в скалах проход и понял: это именно то место, о котором писал Джон Саттон.

Солнце встало только пару часов назад, и у него еще было достаточно времени…

Наконец Саттон выбрался наверх. Валун лежал на своем месте. Сидеть на нем и правда оказалось очень удобно. Предок был прав.

Все было как в письме: покой и величие исходили от раскинувшегося перед его глазами пейзажа, действительно все выглядело объемно, как панорама. И на самом деле чудилось, что здесь может что-то произойти – вероятное и невероятное.

Саттон посмотрел на часы. Половина девятого. Он встал, прошел за кусты, улегся в густую траву и стал ждать.

Прошло совсем немного времени, и раздался приглушенный звук двигателя. Совсем рядом опустился корабль. Маленький, одноместный корабль. Он опустился за изгородью, на пастбище.

Из корабля вышел человек и устало прислонился к обшивке, с явным удовольствием глядя на небо и деревья, – он попал, куда хотел.

Саттон тихо усмехнулся.

Спектакль, подумал он. Неожиданно появиться на якобы поломанном корабле; дождаться старика, который подойдет и заговорит с тобой… Как это, черт побери, естественно! Ты его даже звать не будешь, сам придет и конечно же заговорит.

Понятное дело, не идти же тебе к ферме, не стучать в ворота и не говорить:

«Здравствуйте. Я прибыл сюда, чтобы раздобыть побольше всяких сплетен и пересудов о вашем семействе. Давайте сядем поудобнее. Ну, рассказывайте!»

Этот номер не прошел бы. Поэтому ты, скотина, приземляешься на пастбище и заводишь треп о погоде, пшеничке, травке-муравке и незаметно, плавненько так, переводишь разговор на дела личные и семейные…

Человек вытащил гаечный ключ и стал рассеянно постукивать им по обшивке.

Саттон приподнялся на локтях.

Джон Генри Саттон спускался с холма. Это был грузный седобородый старик в старой черной шляпе. Он шел прихрамывая, но старался держаться прямо.

Проиграли, думала Ева Армор.

Геркаймер сказал, что психотрейсер в кабинете Адамса замолчал.

Жизнь Саттона прекратилась, и замолчал трейсер. Саттон мертв. Но нет, этого не может быть. Достоверно известно, что он написал книгу. А на сегодняшний день он ее еще и не начинал.

Хотя, вздохнула она, истории трудно доверять. Ее или плохо пишут, или недобросовестно переписывают, а то и перевирают или приукрашивают люди с богатым воображением. Правду так тяжело удержать, а мифы и выдумки так легко смешиваются с реальностью, что выглядят в конце концов куда более логичными, чем реальность.

История Саттона, как знала Ева, была наполовину апокрифична. Но многое в ней – правда.

Кто-то написал книгу, и этот кто-то – Саттон, потому что никто больше не мог перевести записи, сделанные на неизвестном языке. Да и написана эта книга просто и естественно, как Эш разговаривал в жизни.

Саттон умер, но не на Земле, и не в Солнечной системе, и не в возрасте шестидесяти лет. Он умер на планете, вращавшейся вокруг далекой звезды…

Таковы факты, и эти факты извратить трудно.

Но трейсер замолчал.

Ева встала, подошла к окну; оно выходило в парк, примыкавший к гостинице «Пояс Ориона». Светлячки кружились над черными кустами, озаряя их вспышками холодного света. Луна вышла из-за облаков.

Столько работы, думала она. Столько лет обдумывания, составления планов. Создание андроидов без меток на лбу – точных копий людей, на места которых они отправлялись. Тонкие сети шпионажа, расставленные ко дню возвращения Саттона. Годы разгадывания загадок прошлого в попытке отделить правду от вымысла…

Годы наблюдения и ожидания, борьбы с контрразведкой Ревизионистов. И осторожность, всегда осторожность, чтобы в восьмидесятом столетии никто ни о чем не догадался…

Но чего мы не учли…

Прискакал Морган и убедил Адамса в том, что Саттона нужно убить… Та парочка вылетела на астероид.

Но это ничего не объясняло… Было что-то еще.

Она стояла у окна, смотрела на всходившую луну, нахмурив брови и пытаясь сосредоточиться. Устала. Никакие мысли в голову не приходили. Никакие. Кроме одной: «Проиграли!»

Они проиграли, и этим объяснялось все.

Саттон, видимо, мертв, и это означало поражение, полное и бесповоротное. Это означало победу официоза, который был жесток и одновременно труслив, слишком труслив, чтобы принять открытый бой. Победа официоза, который стремился во что бы то ни стало сохранить статус-кво, официоза, который способен стереть с лица истории целые столетия здравого смысла только лишь для того, чтобы удержать руку на пульсе Галактики.

Такое поражение, думала она, еще хуже, чем если бы победили Ревизионисты. Книга все-таки была бы, и это лучше, чем ничего.

Вдруг раздался звонок. Ева бросилась к видеофону.

– Звонил мистер Саттон. Наводил справки о Висконсине, – сообщил робот.

– Жив! Как ты сказал – о Висконсине?

– Это древнее географическое название, – ответил робот. – Он интересовался местом под названием Висконсин. Бриджпорт, городок в штате Висконсин. Это его интересовало.

– Он что, собирался туда, ты так понял?

– Да, я понял именно так.

– Быстро скажи мне, где этот Висконсин?

– Пять или шесть миль отсюда. А по времени – как минимум четыре тысячи лет.

Она вздохнула:

– Нашел времечко…

– Да, мисс…

– А поточнее? – спросила Ева.

Робот обреченно помотал головой:

– Не знаю. Этого я не понял. Его сознание было практически недоступно. Я только понял, что, перед тем как позвонить, он пережил сильный стресс.

– Значит, ты не знаешь?

– На вашем месте, мисс, я бы так не беспокоился. Он разговаривал как человек, который знает, что делает. Я думаю, у него все в порядке.

– Ты уверен?

– Да, я уверен, – твердо ответил робот.

Ева выключила видеофон и вернулась к окну.

Эш! – лихорадочно думала она, Эш, милый Эш! У тебя обязательно должно быть все в порядке. Ты жив и знаешь, что делаешь. Ты должен вернуться к нам и написать книгу… Не только для меня… Ты непременно должен вернуться. У меня, к сожалению, прав на тебя меньше всех. Ты нужен Галактике, а однажды ты станешь нужен и всей Вселенной. Маленькие, неприметные жизни ждут твоих слов, ждут той надежды, которые подарит твоя книга. Но больше всего они ждут уверенности. Уверенности в том, что все формы жизни равны. Уверенности, что придет великое братство, которое будет выше всего, что за многие века придумано людьми.

А я, думала она, не имею права ни хотеть того, что хочу, ни думать так, как думаю.

Я ничего не могу поделать, Эш!

Ничего не могу поделать, потому что люблю тебя.

– Когда-нибудь, – тихо проговорила она. – Когда-нибудь…

Она стояла у окна, одинокая и несчастная, и слезы набегали на глаза и текли по щекам, но не было сил поднять руку и смахнуть их.