Аркадий и Борис Стругацкие - Дело об убийстве, или Отель «У Погибшего Альпиниста».Стажеры. Улитка на склоне (сборник)

Хозяин расположился за столиком с бумагами и допотопным арифмометром. Винчестер был у него под рукой – прислонен рядом к стене.

– Что новенького? – спросил я.

Он поднялся мне навстречу.

– Да ничего особенно хорошего, – ответил он с виноватым лицом. – Пришлось мне все-таки объяснить Мозесу, что произошло.

– Зачем?

– Он с бешеной силой рвался к вам наверх, шипел, что никому не позволит врываться среди ночи к его жене. Я просто не знал, как его остановить, и объяснил ему, что к чему. Я решил, что так будет меньше шуму.

– Плохо, – сказал я. – Но это я сам виноват. А он что?

– А ничего. Выкатил на меня свои глазищи, отхлебнул из кружки, помолчал с полминуты, а потом стал орать – кого это я поселил на его территории да как посмел… Еле-еле я от него отбился.

– Ну ладно, – сказал я. – Вот что, Алек. Дайте мне ключ от вашего сейфа, я спрячу туда вот этот чемодан, а ключ – вы уж извините – оставлю у себя. Во-вторых, мне нужно допросить Кайсу. Приведите ее в вашу контору. А в-третьих, я очень хотел бы кофе.

– Пойдемте, – сказал хозяин.

Явыпил большую чашку кофе и допросил Кайсу. Кофе был прекрасный. Но от Кайсы я почти ничего не добился. Во-первых, она все время засыпала на стуле, а когда я ее будил, немедленно спрашивала: «Чего это?» Во-вторых, она, казалось, совершенно неспособна была говорить об Олафе. Каждый раз, когда я произносил это имя, она заливалась краской, принималась хихикать, совершать сложные движения плечом и закрываться ладонью. У меня осталось определенное впечатление, что Олаф успел здесь нашалить и что произошло это почти сразу после обеда, когда Кайса сносила вниз и мыла посуду. «А бусы они у меня забрали, – рассказала Кайса, хихикая и жеманясь. – Сувенир, говорят, на память то есть. Шалуны они…» В общем, я отправил ее спать, а сам вышел в холл и принялся за хозяина.

– Что вы об этом думаете, Алек? – спросил я.

Он с удовольствием отодвинул арифмометр и с хрустом расправил могучие плечи.

– Я думаю, Петер, что в самом скором времени мне придется дать отелю другое название.

– Вот как? – сказал я. – И что это будет за название?

– Еще не знаю, – ответил хозяин. – И это меня несколько беспокоит. Через несколько дней моя долина будет кишеть репортерами, и к этому времени я должен быть во всеоружии. Конечно, многое будет зависеть от того, к каким выводам придет официальное следствие, но ведь и к частному мнению владельца пресса не может не прислушаться…

– У владельца уже есть частное мнение? – удивился я.

– Ну, может быть, не совсем правильно называть это мнением… Но, во всяком случае, у меня есть некое ощущение, которого у вас, по-моему, пока еще нет. Но оно будет, Петер. Оно обязательно появится и у вас, когда вы копнете это дело поглубже. Просто мы с вами по-разному устроены. Я все-таки механик-самоучка, поэтому ощущения мои, как правило, возникают вместо выводов. А вы – полицейский инспектор. У вас ощущения возникают в результате выводов, когда выводы вас не удовлетворяют. Когда они вас обескураживают. Так-то вот, Петер… А теперь задавайте ваши вопросы.

И тут неожиданно для себя – уж очень я отчаялся и устал – я рассказал ему о Хинкусе. Он слушал, кивая лысой головой.

– Да, – сказал он, когда я кончил. – Вот видите, и Хинкус тоже…

Обронив это таинственное замечание, он обстоятельно и без всякого понуждения рассказал, что делал после окончания карточной игры. Впрочем, знал он очень мало. Олафа в последний раз он видел примерно тогда же, когда и я. В половине десятого он спустился вниз вместе с Мозесами, покормил Леля, выпустил его погулять, задал трепку Кайсе за неторопливость, и тут появился я. Возникла идея посидеть у камина с горячим портвейном. Он отдал распоряжение Кайсе и направился в столовую, чтобы выключить там музыку и свет.

– …Конечно, я мог бы тогда же зайти к Олафу и свернуть ему шею, хотя я вовсе не уверен, что Олаф позволил бы мне это сделать. Но я и пытаться не стал, а просто пошел вниз и погасил свет в холле. Насколько я помню, все было в порядке. Все двери на верхнем этаже были закрыты, и стояла тишина. Я вернулся в буфетную, разлил портвейн по стаканам, и в эту минуту произошел обвал. Если вы помните, я занес вам портвейн, а сам подумал: пойду-ка я позвоню в Мюр. У меня уже тогда появилось ощущение, что дело швах. Позвонив, я вернулся к вам в каминную, и больше мы не разлучались.

Я разглядывал его сквозь прикрытые веки. Да, он был очень крепким мужчиной. И вероятно, у него хватило бы силы свернуть шею Олафу, особенно если Олаф был предварительно отравлен. И он, хозяин отеля, как никто другой, располагал реальной возможностью отравить любого из нас. Более того, у него мог быть запасной ключ от номера Олафа. Третий ключ… Все это он мог. Но кое-чего он не мог. Он не мог выйти из номера через дверь и запереть ее изнутри. Он не мог выскочить через окно, не оставив следов на подоконнике, не оставив следов на карнизе и не оставив следов – очень глубоких и очень заметных следов – внизу под окном… Между прочим, этого никто не смог бы сделать. Оставалось предположить существование потайного люка, ведущего из номера Олафа в номер, который сейчас занимает однорукий. Но тогда преступление становится изощренно сложным, это означало бы, что его запланировали давно, тщательно и с совершенно непонятной целью… А, черт, я же своими ушами слышал, как он, выключив музыку, спускался по лестнице и делал выговор Лелю. Через минуту после этого случился обвал, а потом…

– Вы мне разрешите полюбопытствовать, – сказал хозяин, – зачем вы с Симонэ заходили к госпоже Мозес?

– А, пустяки, – сказал я. – Великий физик слегка перебрал, и ему почудилось бог знает что…

– Вы не скажете мне, что именно?

– Да вздор это все! – сказал я с досадой, пытаясь ухватить за хвостик какую-то любопытную мысль, проскользнувшую у меня в сознании за несколько секунд до этого. – Вы меня сбили, Алек, со своими глупостями… Ну ладно, потом вспомню… Давайте насчет Хинкуса. Попытайтесь вспомнить, кто выходил из столовой между половиной девятого и девятью.

– Я, конечно, могу попытаться, – мягко сказал хозяин, – но ведь вы сами обратили мое внимание на тот факт, что Хинкус безумно напуган этим, скажем, существом, которое его связало.

Я впился в него глазами.

– Ну, и что вы об этом думаете?

– А вы? – спросил он. – Я бы на вашем месте подумал об этом самым серьезным образом.

– Вы шутите или нет? – сказал я раздраженно. – Я не могу сейчас заниматься мистикой, фантастикой и прочей философией. Я просто склонен думать, что Хинкус того… – Я постучал себя по темени. – Я не могу представить себе, чтобы в отеле кто-то прятался, кого мы не знаем.