Владислав Крапивин - Кораблики, или Помоги мне в пути

По этой причине особой тревоги за исход поединка я не испытывал. Досадно только, что ждать придется три дня. Таковы правила. Предполагалось, что за этот срок противники могут остыть и помириться.

Графу Угину с приятелями остывать нечего. Они и вчера действовали вполне холодно и расчетливо. Знать бы зачем. Вот и Ефрем Георгиевич Турунов дал понять: кому-то выгодно. Кому? Такой вопрос и точил меня.

Впрочем, так было лишь половину первого дня. Потом я успокоился (даже как-то слишком), растворился опять в этаком умиротворении, долгими часами бродил по Старотополю, отыскивая приметы прежних времен. И постепенно почти перестал думать о предстоящей дуэли.

Идти в городской архив мне расхотелось. Вначале была мысль: спросить, не сохранились ли школьные документы середины прошлого века. И есть ли в списках шестого класса школы номер двадцать пять ученик Петя Викулов? Или после пятого класса он там не значится? И посмотреть газеты тех лет: нет ли заметки о таинственном исчезновении во время концерта (или после концерта) солиста детского хора?

Но потом решил: не пойду. Какой бы ни был результат архивных поисков — что это решит? Только добавит вопросов…

Я бродил, вспоминал детство. Турунчика, например. Почему он сказал внуку, что мы были друзьями? А может, и сам верил в это? Наверно, никто к нему не относился лучше меня, хотя и я-то сделал всего один добрый пустяк — подарил пистолетик. Перед отъездом в пионерский лагерь встретил Турунчика на улице, почему-то пожалел его и сунул ему в ладонь тяжелую игрушку…

А Петька рассказывал, что это случилось, когда он собрался к отцу и потом оказался в Византийске. Исчез, одним словом… Но я-то не исчезал! Я потом еще не раз встречался с Турунчиком до отъезда в Византийск. А Турунчик рассказывал внуку, что друг его пропал… Значит, здесь «работает» Петькин вариант. Этот Старотополь — его!.. И мамина могила — здесь…

Незачем и в архив идти, чтобы понять — это Петькин город. Петькино пространство. А где же мой Старотополь? В каких временах и пространствах затерялся? И был ли вообще?

Тьфу ты, голова может лопнуть от всего от этого… Все равно это мой Старотополь! Петькин и мой. Мы — одно и тоже…

Так я уговаривал себя и в подтверждение этих уговоров находил все больше знакомых мест.

Однажды я оказался в старых кварталах недалеко от реки, за Троицким монастырем. И увидел, что кварталы эти сохранились с прошлого века почти полностью. Запутанные переулки, старые особняки, площадь, от которой лучами разбегались улицы с низкими кирпичными домами, витые фонарные столбы из чугуна.

В детстве я не любил эти места, они были далеко от моей Гончарной улицы и казались чужими. Но сейчас я обрадовался им всей душой. Один раз, воровато оглянувшись, даже присел на корточки и погладил булыжники старой мостовой — сохранилась такая в кривом Кирилловском переулке…

Я вспомнил, как летним вечером зашли мы сюда с мамой, искали дом какой-то портнихи (было мне тогда лет восемь). Я шагал босиком и с удовольствием ступал по гладким выпуклым булыжникам. Они были очень теплые, а между ними росли щекочущие травинки.

Вон в том двухэтажном доме с чугунной решеткой балкона жила портниха.

Надо спросить Петьку, помнит ли он такое…

В центре Старотополя ничего знакомого почти не осталось. Сплошная современная цивилизация, как и в нынешнем Византийске. И все же мало походил Старотополь на Византийск. Не было праздничности, беспечности. Хмурость и озабоченность витали на улицах. Я разменял в автомате несколько купюр на груду мелочи и раздавал ее нищим, которые встречались в каждом квартале. А у кладбища нищие сидели длинной шеренгой, хотя, казалось бы, ждать подаяния там не от кого. Кто ходит на заброшенные могилы?

На кладбище я приехал утром третьего дня.

Памятник был отчищен, вымыт и стоял прямо. На старом месте.

Все как полагается: гладкий гранит, надпись, эмалевый медальон с фото. Мамино молодое лицо было таким живым… Я почему-то ощутил себя виноватым и отвел глаза.

Из большого карманного блокнота я выдернул листок, сделал кораблик и оставил его в увядшей траве у камня.

И пошел драться на дуэли.

Место, отведенное властями для дуэлей, выглядело весьма романтично. Когда-то здесь был старинный гостиный двор — в детстве я видел его еще не разрушенным. Теперь от длинного двухэтажного здания остались только высоченные кирпичные стены с пустыми проемами арочных окон. Внутри было похоже на узкий крепостной двор, поросший жесткой травой. Было зябко, вверху бежали серые быстрые облака. Со стен светили круглые прожекторы. В одном углу этого двора-здания был выстроен пластиковый домик. Контора.

В конторе я встретился со своим противником и его секундантами. Секунданты были, разумеется, крючконосый и отставной штабс-капитан Гвальский. Мы раскланялись с холодной учтивостью. У меня секундантов не было, но два молодых человека (внешностью и манерами похожие на лощеных официантов) заверили меня, что они, представители фирмы «Барьер», будут со всей тщательностью соблюдать мои интересы.

Признаться, все это мне казалось ненастоящим. Полусон-полутеатр… Я не запомнил ни подробностей, ни лиц. Официанты открыли передо мной длинный футляр. В нем на бордовом плюше блестели несколько клинков разной формы.

— Выбирайте, мсье.

Я выбрал тонкий палаш с удобной защищенной рукоятью. Вернее даже, саблю, потому что узкий клинок с желобком был еле заметно изогнут.

Графу Угину дали такое же оружие.

«Официанты» что-то вежливо объясняли мне, я машинально кивал. Было уже все равно.

— Советую вам снять куртку, — сказал один из секундантов.

— Сойдет и так…

Нас отвели к площадке у стены. Прожекторы мягко высвечивали утоптанную землю. У края площадки я заметил полного мужчину в белом халате, двух юрких типов со съемочными камерами и седого усатого распорядителя с талией танцора и повадками старого кавалергарда.

Мне и графу дали последний раз расписаться в протоколе: примирения, мол, быть не может, готовы к сражению до окончательного результата.

Затем распорядитель-кавалергард решительным жестом отправил секундантов, репортеров и врача за пределы площадки, а графа и меня развел по углам, как боксеров на ринге.

— Прошу в позицию, господа!

Граф Угин изящно встал в боевую стойку. Я тоже быстро изготовился. Я все время почему-то вспоминал серый камень и бумажный кораблик на кладбище.

Граф Угин, глядя мне в глаза, иронически улыбался. Его секунданты (я увидел это мельком!) — тоже. Наверно, они усматривали во мне дилетанта, где-то нахватавшегося верхушек фехтовального мастерства и решившего теперь возместить недостаток опыта натиском и энергией. Этакий пышущий боевым энтузиазмом толстяк, готовое чучело для уколов и рубки.