Владислав Крапивин - Кораблики, или Помоги мне в пути

Я добрался до могилы, прислонил к памятнику дощечку и пошел дальше. Не к воротам, а к ближней стене, где был пролом. Инстинкт подталкивал меня избегать привычных путей.

Через пролом я выбрался на улицу.

Впрочем, улицы в полном понимании не было. Позади меня — кирпичная стена, впереди — глубокий травянистый кювет, а за дорогой — частые тополя и разноцветные пластиковые ангары. И ни души…

Я стал ждать такси-автомат или какие-то другие колеса, потому что ни станцией воздушной дороги, ни входом в подземку поблизости и не пахло…

Скоро я понял — черта с два здесь кого-нибудь дождешься.

Сверху опять мелко забрызгало. Я прижался к бугристому стволу тополя (ощутив к нему что-то вроде братского чувства за могучую толщину).

Наконец показалась машина. Широкий, похожий на такси автомобиль, но неприятного темно-лилового цвета и без фонарика над ветровым стеклом. Явно не таксомотор. Но… остановился. Из-за меня? Едва ли. Слишком далеко, метрах в десяти.

Откинулась дверца, задом выбрался грузный (чуть ли не как я) мужик. Следом стал вылезать второй, странно возился. И вдруг мимо этих двоих комочком выкатился третий. Маленький! Упал в кювет, вскочил, зайчонком кинулся вдоль стены. Явно — в страхе и отчаянии!

Грузный выхватил что-то похожее на старинный «маузер». Второй — в черно-зеленой пятнистой униформе — сдавленно завопил:

— Подожди! Не здесь!..

Оба резко кинулись за мальчишкой. Тот бежал очень быстро, но как-то ковыляюще. И вдруг споткнулся, упал ничком. Обхватил затылок, дернулся, заверещал пронзительно, предсмертно:

— Дядечка, не надо!!

И я видел это и слышал. И руки работали сами. «ПП» — наружу (вместе с подкладкой кармана, ч-черт)! Ползунок ограничителя — на ноль девять: так, чтобы не насмерть, но на-долго. Муфту излучателя — вперед, чтобы сузить прицельный луч… Рукоятку в две ладони, как в старом фильме-вестерне (учили нас все-таки неплохо). И два горячих выхлопа: ах-х! Ах-х! У таких пистолетов не бывает отдачи…

Грузный сразу зарылся башкой в траву. Пятнистый успел оглянуться и упал у стены навзничь.

Я подошел. Взял у грузного «маузер». Это и правда было пулевое оружие. Я вытащил обойму, высыпал патроны в ладонь, горстью швырнул через дорогу. А пистолет — через стену. В кармане у пятнистого я нашел «ПП» — такой же, как мой. Разрядил, тоже кинул через ограду.

Мальчик лежал все так же, обхватив затылок грязными худыми пальцами.

— Вставай, малыш. Не бойся. Он чуть заметно шевельнулся. Я присел, взял его за бока.

— Вставай. Надо уходить, пока эти не очухались…

Он медленно убрал с затылка ладони. Боязливо повернул голову. Не поднимаясь. Маленькое лицо — в грязных подтеках. Сквозь щетинистые слипшиеся ресницы — недоверчивый слезливый блеск.

— Не бойся меня. Вставай… Он поднялся на четвереньки.

— А вы… кто?

— Прохожий… Увидел, что за тобой гонятся, ну и вот…

— А эти… где?

— Вот, прилегли… — Небрежностью тона старался успокоить мальчишку.

Все в той же позе, на четвереньках, маленький беглец глянул на своих прилегших врагов. Потом на меня.

— А вы не чпид?

— Да Господь с тобой! Ну, давай же…

Он поднялся наконец. Маленький, мне чуть выше пояса. Лет девять. Этакое трущобное, немытое дитя. Жесткие спутанные волосы непонятного цвета, острые скулы, толстые губы в трещинках и болячках, босые ноги. Классические лохмотья: заскорузлая, похожая на серый мешок рубаха, драные штаны с бахромой у щиколоток.

Я опять сказал:

— Ты меня не бойся. И давай уйдем поскорее…

Он вдруг торопливо кивнул и вцепился в мой рукав. Прижался. Видать, поверил. А что ему оставалось делать?

Мы пролезли в кирпичный пролом на кладбище. Здесь было глухо и казалось, что безопасно. Двинулись по сырой тропинке. Мальчик не отпускал мой рукав. Но вдруг сильно захромал. Остановился.

— Что с ногой-то?

Он сказал всхлипывающим шепотом:

— Подвернул. Когда убегал. Не здесь, а там, когда облава…

— Что они с тобой хотели сделать?

Он глянул неожиданно распахнувшимися глазами — мокрыми, светло-карими.

— Известно что! Плямбу в затылок — и в кусты… Я отвел взгляд. Будто виноват был.

— Теперь не смогут…

Он кивнул и отпустил мой рукав. Тем же шепотом сказал:

— Я теперь пойду, ладно?

— А есть куда идти-то?

— Ага… Только не замели бы по дороге…

— Хромого могут замести.

Малыш сумрачно пожал плечами: мол, всякое может случиться.

Он стоял съеженный, косматый и почему-то напомнил мне шахматного конька, которого срубили и убрали с доски.

— Пойдем-ка со мной. В одно место. Переждешь пока, а там будет видно.

Конек не спросил, куда, опять кивнул, послушно так. Видимо, боялся остаться один.

Мы пошли снова, но мальчик почти сразу ойкнул, присел. Ухватился за щиколотку. Глянул снизу вверх умоляюще: не бросай.

Тогда я решительно взял его на руки.

От мальчишки пахло подземной плесенью, немытым телом, гнилым тряпьем, но я, честное слово, не чувствовал никакого отвращения.

Только хмурую нежность к спасенному существу и гордость, что сумел, отобрал малыша у смерти. И теплела на донышке сознания мысль, что, может быть, этим хоть немного умилостивил судьбу, добыл у нее лишний шанс и для Петьки…

Малыш посапывал у моего плеча.

— Как тебя зовут?

Он выдохнул что-то неразборчивое.

— Как ты сказал?

— Сивка, — повторил он отчетливее.

— Что за имя такое?

— Ну… потому что как Сивка-Бурка. Говорят, похож на лошадку.

А и правда похож…

— Ну а настоящее-то имя есть?

— Есть, почти такое же. Севка…

— Что ж, годится…

Я принес Сивку отцу Венедикту. Рассказал, что было. С сердитой виноватостью: вот, мол, вам еще обуза, но что делать-то…

Старик не удивился, не показал неудовольствия.

— Пусть поживет у меня. Здесь не найдут. А сунутся… Господи, прости меня, грешного…

Прежде всего он осмотрел у Сивки ногу.

— Растянул, кажется. Ничего… Забинтую потуже, надо только сперва отмыть это чадо. Есть хочешь?

— Ага…

— Ну вот и живое дело для меня нашлось… А ты, Пит, ступай, как договорились.

Он обратился ко мне так неожиданно по-свойски — «Пит», — что я ощутил себя мальчишкой, которого приласкали. И легче стало на душе, сильнее сделалась надежда.

Адрес, который дал отец Венедикт, привел меня в Западный Береговой район. Тот самый, где я бродил накануне дуэли, И это мне тоже показалось хорошим предзнаменованием.

От площади со старинными фонарями я по Кузнечной улице дошел до первого угла и свернул в Усадебный переулок. Нужный мне дом показался совсем небольшим — три окошка под треугольным фронтоном двускатной крыши. Но когда я вошел во двор, увидел, что в длину это строение — весьма изрядное.