Александр Казанцев - Рассказы

Подойдя к нам и извинившись перед моей женой, он несколько застенчиво обратился ко мне:

— Я очень рад, что встретился за доской с этюдистом.

— Почему? Вас интересуют этюды или способность этюдиста к практической игре?

— Видите ли… я сам немного этюдист. Хочется показать вам некоторые мои слабенькие этюды.

Мы переглянулись с женой и вернулись в гостиную, где столбиком стояли на столе еще не унесенные комплекты шахмат.

— Какие же этюды вы составляете, Борис Андреевич? — поинтересовался я.

— Стремлюсь выразить что-нибудь необыкновенное, хотя я совсем не «гений, парадоксов друг». Вот, например, мой самый первый этюд — мат одним конем в середине доски.

— Представьте, мой первый этюд тоже был на такую тему, только конь был превращенный. А еще какие темы вас занимали?

— Да вот еще… Этюд несовершенный, конечно, не все поля вокруг короля активно блокируются пешками, но все-таки получился мат в середине доски одним слоном.

— Одним слоном? — не веря ушам, переспросил я.

— Да, но вокруг черного короля, к сожалению, одни лишь пешки, фигур нет.

Я ужаснулся. Только жена заметила это, но, как и я, постаралась не подать виду. Она наблюдала, какие страсти владеют людьми, всего лишь смотрящими на шахматную доску. Ей было непонятно, но занятно.

— Мне очень нравятся этюды Гурвича. Жаль, что он не играл сегодня, — продолжал Сахаров. — Мне близки его взгляды на этюды.

— У нас общие вкусы, — заметил я, пристально глядя в лицо недавнему противнику. И я решился: — Скажите, Борис Андреевич, почему вы так долго думали над записанным ходом? Увидели этюд?

— Знаете, так бывает в шахматах. Вдруг покажется. Хотите, я покажу вам записанный ход?

— Нет! Зачем же! — запротестовал я. — Это против правил!

— Это правила для игроков, а мы с вами этюдисты, художники!

— Если хотите оказать мне доверие, то я им не воспользуюсь.

Но я воспользовался! Неожиданно для себя воспользовался, едва он назвал записанный ход — 41.Л:g4!

— Если вы записанным ходом жертвуете мне качество, то я сдаю вам партию, — объявил я.

— Что вы! Зачем? — запротестовал он. — Нам предстоит еще сложная игра!

— Даже красивая, этюдная. Я покажу вам ее. Мат одним слоном.

— Вы решили подшутить надо мной! — Седой полковник стал сразу серьезным, подобранным, почти оскорбленным.

— Отнюдь нет! — И я быстро расставил отложенную позицию и показал наше с Гурвичем ее решение.

— Мат одним слоном при четырех активных блокированиях, — торжествующе сказал я. — Пешками, слоном и даже ферзем!

Борис Андреевич нахмурился.

— Я не видел этого финала, — отрезал он. — Вы зря сдали партию. Могли бы встретиться завтра.

— Мы встретимся! Еще встретимся, — пообещал я.

Он снова жестко пожал мне ладонь и учтиво поцеловал жене руку. Она смотрела на него, стройного, удаляющегося с высоко поднятой головой.

— Зачем же было обыгрывать самого себя? — обернулась ко мне жена. Ей действительно было непонятно. А понял ли я?

…Я до сих пор не знаю, ради чего Сахаров пожертвовал свою ладью на g4? Директор крупнейшего научно-исследовательского института, доктор химических наук, профессор, член-корреспондент Академии наук СССР, лауреат Ленинской премии и вместе с тем мастер спорта СССР по шахматной композиции Борис Андреевич Сахаров не оставил любимые шахматы. Случилось так, что ему привелось заменить меня на посту руководителя советских шахматных композиторов и вице-президента Постоянной комиссии по шахматной композиции ФИДЕ.

Когда четверть века спустя я предложил Борису Андреевичу вернуться к его «детскому этюду» с матом одним слоном на середине доски, отразившемся на сыгранной нами когда-то партии, он охотно согласился на совместное творчество.

Наша партия не сохранилась в записи, хотя Гурвич советовал мне убрать все лишние фигуры и представить идею в чистом, этюдном виде. Вдвоем с Сахаровым мы много работали над этой сверкнувшей идеей и, смею сказать, подружились. Но воплотить в корректной форме наш замысел нам никак не удавалось. И уже после его безвременной кончины, всегда помня о нем, я опубликовал в своей книге «Дар Каиссы» в очерке «Поэты не умирают» получившуюся у нас позицию. Гурвича уже не было, чтобы оценить, насколько в ней воплощены его идеи о шахматной эстетике. Но сам я не слишком одобрял наш общий этюд. И пытался, пытался и пытался найти иное воплощение замысла. Однако терпел крушение за крушением.

И только сейчас, спустя столько лет, я, наконец, могу показать, как, возможно, протекала наша с Борисом Андреевичем партия, завершившаяся этюдом, который я посвящаю его памяти.

Я сохранил в этом этюде первый ход за черными, поскольку с этого начинается борьба идей, в которой торжествует комбинация с матом одним слоном.

В своих размышлениях я вовсе не собираюсь что-либо доказать, кого-нибудь опровергать. Я расскажу лишь, как рождаются фантазии. Не больше!

Однажды в сопровождении работников АПН ко мне приехал швейцарский археолог Эрих фон Д„никен. Это был невысокий подвижный человек, полный энергии и оптимизма. Он прилетел в Москву прямо из Южной Америки, где побывал во множестве интересных мест. Он был увлечен сбором доказательств в пользу того, что не только Земля населена разумными существами и что в далекой древности наша планета посещалась высокоразвитыми пришельцами из космоса.

Швейцарский археолог написал книгу «Воспоминание о будущем», впоследствии продолжив ее книгой «Назад к звездам». (Отрывки из этих книг печатались у нас в журнале «За рубежом».) Энтузиасту посещения Земли инопланетянами нелегко было свести концы с концами и в отношении доказательств, и в отношении денежных средств. Заняв на свои путешествия значительные суммы, он не смог вовремя отдать их и угодил в долговую тюрьму, откуда не сразу выбрался, несмотря на то, что обе его книги стали бестселлерами и по ним поставлен в ФРГ полнометражный фильм «Воспоминание о будущем».

Книги можно критиковать за излишнюю увлеченность автора, но главное, пожалуй, в них то, что они заставляют читателей задуматься.

И пусть далеко не все, что описано в книгах, может быть признано наукой за достоверные следы инопланетных посещений, однако привлечение внимания к этому вопросу само по себе важно.

Фантастика фантастике — рознь. Можно фантазировать, ни с чем не считаясь, не считаясь даже с законами природы. В литературном произведении может найти себе место и такой подход, не ставящий целью убедить читателя в достоверности описанного. Но и в литературном произведении можно быть строгим, опираясь только на подлинные факты и ограничивая свое воображение, стремясь помочь науке сделать правильный вывод из сегодняшней мечты. Как мне кажется, в таких случаях впечатление от научно-фактической литературы, от ее достоверности бывает наибольшим. Карл Маркс говорил, что «воображение — это великий дар, много содействовавший развитию человечества». Однако при этом стоит вспомнить слова Салтыкова-Щедрина: «Ничем не ограниченное воображение создает мнимую действительность».