Константин Соловьёв - Геносказка (сборник)

Силы уходили все быстрее, вскоре колени уже дрожали, едва выдерживая вес тела, а горло словно залили шершавым бетонным раствором. Если так пойдет и дальше, он не дотянет даже до третьего рассвета, свалится мешком под ядовитый куст еще нынешним днем.

– Сестрица… – Ох как царапает язык, кажется, стал таким же острым, как и зубы. – Я вот что подумал… Может, не все плоды здесь так опасны, а? Ну ведь не бывает такого, чтобы непременно все?..

Гретель упрямо мотнула головой:

– Все. Каждый ядовит на свой лад, но один яд другого не слаще. Нет здесь ничего того, что человек съесть или выпить сможет. Разве что ручей в лесу найдем, да и то…

Кажется, не только под язык, но и в уши набилась плотная вата. Неужели так быстро от обезвоживания слабеет слух?..

– Гретель, ну мы же животы набивать не будем, а? Ягодку где перехватить мелкую… Знаешь ведь, даже среди гадов змеиных не у всякого ядовитые зубы найти можно. Наверняка тут и нормальные плоды удастся отыскать, если с головой… Ну или хотя бы не шибко ядовитые…

– Нет, – Гретель произнесла это так убежденно, что пропала всякая возможность спора. – Нету таких. Не в Железном лесу. Знаю, что тяжело тебе, братец, но надо идти. Помнишь, как нам отец прежде говорил?.. Не ешь в лесу ягодку, чудищем генетическим станешь.

– Нельзя от одной ягодки чудищем стать, – буркнул Гензель. – Это сказки – детей пугать.

– Это у тебя сказки, – обиженно сказала Гретель, тряхнув своими нечесаными белыми космами. – А здесь – всамделишная геномагия. Ягоды ведь тут особые, генетически порченные многими поколениями, внутри них любая зараза вызреть может. Даже та, которая в твой собственный генокод встроится, ты и моргнуть не успеешь! Мутантом жутким, может, и не станешь, но кровь и мясо себе на всю жизнь испортить можешь, – рассудительно сказала Гретель и протянула ему тонкую ладошку. – Пошли.

Спустя еще два часа ходьбы, когда крошечные осколки неба, запутавшиеся в грязном пологе Железного леса, стали сереть, предвещая сумерки, Гензель был готов отдать за стакан воды не одну ногу, а обе и целиком. Под язык словно сыпанули толченого стекла, в горле скрежетали жернова, а пищевод превратился в раскаленную деревянную трубу, полную сора и пыли. Пить! Во имя Человечества, пить!..

Что-то легонько ударило его по подбородку. Гензель встрепенулся, вспомнив про те тысячи опасностей, что поджидают их в Железном лесу. Хищное насекомое, вздумавшее поживиться нежной детской плотью, могло нарочно устроить засаду на ветке или… Но это был всего лишь очередной плод. Покрытый тонкой зеленоватой кожицей, он свисал на длинном черенке и так соблазнительно крутился вокруг своей оси, что Гензель на миг забыл обо всем прочем. Этот плод, явно наполненный живительной влагой, сейчас казался ему миниатюрной планетой, на миг застывшей в зоне его собственного притяжения. И планета эта, без сомнения, была прекрасна.

Гензель прикоснулся к плоду рукой и ощутил под огрубевшими пальцами податливость и прохладу. Кожица у дикого плода и правда была нежной, как у наливного яблока. Сорвать плод с ветки он не решился. Словно могла быть здесь какая-нибудь хитроумная ловушка, которая сработает тут же, как только он избавит плод от удерживающей его связи с родительским деревом.

Гензель окликнул сестру:

– Гретель… Гретель!.. Смотри, какое… – Он не закончил говорить, рот вдруг наполнился неведомо откуда взявшейся слюной. Удивительное дело: еще минуту назад он был уверен в том, что его слюнные железы навеки пересохли и атрофировались.

Гретель вздрогнула, повернувшись.

– Не ешь, братец! – крикнула она поспешно. – Не ешь!

– А то что? – криво усмехнулся он. – Мутантом стану?..

Плод выскользнул из руки и остался качаться на своей ветке – такой близкий и одновременно недоступный. Гензель проводил его взглядом, горящим от злости. Пить хотелось невыносимо. Всю содержащуюся в плоде влагу он, кажется, впитал бы одними только потрескавшимися губами, даже не закидывая в рот. Но если он и привык в чем-то верить Гретель, так это во всякие генетические штуки, особенно опасные и дрянные. Нюх у нее какой-то на такие дела, в этом он давно убедился. Как у него самого – на пролитую кровь.

Пить!.. Кажется, во всем его теле, в каждой его несчастной клеточке не осталось воды, ни единой капли, и все тело состоит из трущихся между собой костей. Ох, как тяжело переставлять ноги, каждая из которых весит по тонне… Сейчас бы лужу грязной воды – он жадно выхлебал бы ее, припав к земле, как мучимая жаждой скотина.

«В этом лесу не больше чистой воды, чем слез в глазах ростовщика, – прошептал чей-то голос. – Ты никогда не найдешь ее здесь, глупый маленький Гензель. Но ты посмотри, сколько здесь плодов!.. Они на земле, они на деревьях, они свисают вниз, и каждый из них трещит от переполняющей его влаги. Они готовы лопнуть соком прямо у тебя в руках. Они доступны, стоит просто протянуть руку… Ты ведь не будешь есть много, немощный маленький Гензель, верно? Ты ведь съешь всего один или два, так, чтоб Гретель не заметила и не волновалась. У тебя сразу прибавится сил, и ты доведешь ее до безопасного места. Ты ведь обещал отцу, что будешь заботиться о своей сестрице? Так как же ты будешь заботиться, если свалишься прямо тут?..»

Это было правдой. Одна она долго здесь не протянет. Он должен ее охранять, а для этого… Рука сама ухватила очередной плод, словно в издевке спускавшийся с ветки на уровне его лица. Большой, с кулак размером, распухший, как насосавшийся крови комар, и сам красный, как кровь, – этакий здоровенный помидор. Но Гензель отчего-то решил, что внутри он должен быть сладким, как сок, который пьют альвы в своем сказочном небесном королевстве. Пальцы, еще минуту назад беспомощные, как издыхающие пиявки, впились в плод так, что чуть не раздавили. Прижать к губам, прокусить податливую шкурку и…

– Грет… Гретель, – проскрипели сухие веревки его голосовых связок, пилящие друг друга. – Глянь… Ну смотри, какое оно… Я кусочек…

Но Гретель, едва увидела соблазнительно покачивающийся плод, вскрикнула, как при виде ядовитой змеи:

– Не вздумай, братец! – и вновь ухватила его за руку. – Там порча генетическая, понимаешь? Съешь – и все, прощай навсегда. Нельзя нам их есть, никак нельзя. Потерпи еще немножко, а? Найдем ручеек чистый, там и попьем… Потерпи чуток!

Ей легко говорить. Всего одиннадцать процентов порченого фенотипа. Она не понимает, что такое нечеловеческая жажда, которая давит мысли и потрошит тело. Ее слизистые оболочки наверняка не превратились в жесткую хитиновую корку, как у него. А глаза не ссыхаются в глазницах, теряя драгоценную влагу…

Гретель указала на что-то пальцем:

– Смотри, какие тут листья. Вон там, видишь?