Джастин Кронин - Двенадцать

– Какого хрена? – повторил он вслух. Перед ним было гладкое привлекательное лицо с чистой кожей. Волосы спадали поверх ушей, будто роскошная грива, ярко-каштановые. Глаза яркие и чистые, прямо искрятся. Грей никогда в жизни так хорошо не выглядел.

Потом его взгляд привлекло нечто иное. Какая-то отметина на шее. Он наклонился поближе к зеркалу и запрокинул голову. Два ряда симметричных вмятин, каждая размером с горошину, почти по кругу, от ключицы и почти до нижней челюсти. Розоватые ранки, будто недавно зажившие. Как, черт подери, это произошло? Он прекрасно знал, как выглядят раны от зубов, в детстве его один раз собака укусила. Ворчливый старый пес, которого взяли из приюта. Но Грей все равно любил его, это было единственное, что у него было. До того дня, как он укусил Грея за руку – просто так, Грей всего лишь хотел дать ему печенье. Отец вытащил пса на двор. Два выстрела, которые Грей запомнил на всю жизнь. Захлебывающийся визг после первого, и полная тишина после второго. Пса звали Бастер. Грей уже много лет о нем не вспоминал.

Эта хрень на шее. Откуда она взялась? Что-то знакомое, какое-то дежавю, так, будто память об этом просто убрали не на ту полку в голове.

Грей, разве ты не знаешь?

Тихий, будто шуршание сухих листьев, голос. Грей резко обернулся.

– Игги?

Молчание.

Он вернулся в спальню. Открыл шкаф, потом стал на колени и поглядел под кроватями. Никого.

Грей. Грей.

– Игги, ты где? Хватит прикалываться, на хрен.

Ты не помнишь, Грей?

Что-то с ним не так, капитально. Это не голос Игги. Этот голос у него в голове.

Его охватил ужас. Все вокруг, казалось, начало пульсировать, будто живое. Он протер глаза, но стало лишь хуже. Ощущение было такое, будто он не только видит все вокруг, но одновременно касается, чувствует запах и вкус, точно у него в голове что-то перемкнуло.

Ты не помнишь, как… умер?

И в этот момент Грей вспомнил, мгновенно. Воспоминания пронзили его, будто вонзившаяся в грудь стрела. Синее освещение в разделительной камере, медленно открывающаяся дверь. Объект Зиро, стоящий над ним, огромный и кошмарный, Грей, вопящий от ужаса, вновь и вновь, ощущение, когда челюсти Зиро смыкаются на его шее, зубы пронзают кожу, ряд за рядом. Зиро уходит, оставив его, орет сирена, грохочут выстрелы, вопят умирающие. Он, шатаясь, выходит в коридор и видит перед собой сущий ад. Кровь покрывает пол и стены, валяются окровавленные останки, как на бойне, руки, ноги, туловища, из которых вывалились внутренности. Липкая кровь брызжет из-под его ладони, которой он прикрыл шею, артериальное кровотечение. Воздух с шумом выходит из его легких, он оседает на пол, медленно, его окутывает тьма, в глазах плывет, все.

О боже.

Иди ко мне, Грей. Иди ко мне.

Он выскочил из номера. В глаза ударил яркий солнечный свет. Это безумие. Он безумен.

Он побежал через стоянку, будто громадное обезумевшее животное, ничего не видя перед собой, не зная, куда бежит, прижимая руки к ушам. На стоянке было совсем немного машин, они стояли как-то косо, будто их оставили в спешке, с открытыми дверьми. Но Грей был настолько не в себе, что не видел этого, как и не видел других, более тревожных знаков происшедшего. Разбитые окна в передней стене мотеля, шоссе, на котором нет ни одной машины, пустая заправка напротив, окна залиты красным, а рядом с колонкой тело человека, будто раньше времени задремавшего в сиесту. Затихший «Макдоналдс», с опрокинутыми стульями и столами, пакетиками кетчупа и наборами «Хэппи Мил», клиентами всех возрастов и цветов кожи, которых выбросили сквозь окна. Едкий химический запах дыма от разбитого автотягача, все еще горящего вдали, в паре миль. Птицы. Огромные стаи больших черных птиц, ворон, воронов и грифов, стервятники, неторопливо кружащие в небесах. Будто поле ужасающей битвы, купающееся в безжалостном свете летнего солнца.

Ты видишь, Грей?

– Прекрати! Заткнись!

Он споткнулся обо что-то мягкое. Мокрое и мягкое, органическое. Упал на карачки, скользя по мокрому асфальту.

Смотри на мир, который мы создали.

Он зажмурился, ему очень хотелось проснуться. Тяжело дышал. Незачем было даже смотреть. Мокрое и мягкое под ним – тело. Пожалуйста, подумал он, даже не зная, к кому или к чему он обращается. К себе. К голосу в голове. К Богу, в которого он никогда не верил, но в которого ему очень хотелось верить сейчас. Мне очень жаль, что я это сделал. Мне жаль, жаль, жаль.

Надежда окончательно оставила его, и он открыл глаза. Тело женщины. Кожа настолько туго обтянула ее череп, что сложно было угадать, сколько ей лет. В спортивных штанах и футболке с низким вырезом с тоненькой полоской розовых кружев. Наверное, лежала в постели, услышала шум и вышла, чтобы посмотреть, что происходит. Сейчас она лежала на тротуаре, ее тело скрутилось – плечи в одну сторону, бедра – в другую. Вокруг уже жужжали мухи, садясь ей на губы и глаза. Одна рука откинулась в сторону и лежала ладонью вверх, другая была согнута на груди, а пальцы касались раны на горле. Не разрез, не ссадина, куда там. Ее горло просто выгрызли, до самого позвоночника.

И она была здесь не одна. Поле зрения Грея начало расширяться так, будто подняли камеру над сценой, чтобы дать общий план. Слева, метрах в шести, стоял пикап-полутонник, «Шевроле». Дверь с водительской стороны была открыта. Дюжего мужчину в брюках с подтяжками выдернули из кресла, и теперь он повис, наполовину в машине, наполовину снаружи, лицом вниз, к подножке автомобиля. Вот только лица не было, поскольку не было головы. Голова была где-то в другом месте.

У входа в мотель лежали тела других людей. Строго говоря, не отдельные тела, а просто куча из частей человеческих тел. Женщине-полицейскому выпустили внутренности сразу же, как она вышла из патрульной машины. Она сидела на асфальте, привалившись спиной к бамперу и все еще сжимая в руке пистолет. А ее грудная клетка была вскрыта, словно распахнувшиеся полы пальто. Мужчина в блестящем лиловом спортивном костюме, на шее золота столько, что хватило бы на пиратский сундук. Его подкинули вверх, и верхняя часть тела застряла в ветвях клена. А нижняя лежала на капоте «Мерседеса» цвета «черный алмаз». Ноги были скрещены – нижняя половина тела сидела, будто не зная, что лишилась верхней.

Грей почувствовал, что погружается в транс. Невозможно смотреть на такое и позволять себе чувствовать хоть что-то.

Но добило его не то, что было вокруг, а то, чего не было. Две машины, «Хонда Аккорд» и «Крайслер Кантрисайд», столкнувшиеся лоб в лоб на выезде, передние части сложились в гармошку. Водителя седана выбросило через лобовое стекло. В остальном машина была цела, а вот минивэн будто выпотрошили. Сдвижную дверь оторвали и кинули через всю стоянку, будто фрисби. На асфальте рядом с проемом раскидана куча вещей – чемоданы, игрушки, пакеты с подгузниками, а среди них лежало тело женщины с вытянутой рукой. У самой руки опрокинутое пустое детское кресло. Что же случилось с ребенком, подумал Грей.