Орсон Кард - Люди на краю пустыни

Их имена не соответствовали их внешности [5]. Ведь именно Маршалл, который сидел здесь, в кабине, выглядел, как король, а Ройал скорее походил на воина. Как-будто двух младенцев перепутали в колыбелях и каждый из них получил имя другого.

— Вы знаете моего дядю Роя? — спросил Олли. В его голосе звучал неподдельный интерес.

Было ясно как день, что Маршалл не желал больше ничего слышать о своем брате, но Олли, судя по всему, это совершенно не беспокоило. Дивер мало что понимал во взаимоотношениях между братьями или между отцом и сыном, ведь у него самого никогда не было ни брата, ни отца. Но его очень интересовал вопрос: почему Олли намеренно пытается вывести своего отца из себя?

— Только из газет, — сказал Дивер.

В кабине наступила тишина, которую нарушал лишь рокот мотора и вибрация кабины.

Сейчас Дивер испытывал то болезненное ощущение, которое приходило к нему всякий раз, когда он чувствовал себя лишним. Он уже успел обидеть каждого из своих спутников, а они, в свою очередь, несколько раз обидели его самого. Он только сожалел о том, что его не подобрал кто-нибудь другой. Устраиваясь поудобнее на своем месте, он прислонил голову к стеклу дверцы. Если бы он смог сейчас заснуть и проспать весь путь до Хэтчвилла, то ему не пришлось бы больше общаться с ними.

— Вот мы тут болтаем без умолку, — сказала Скарлетт, — а бедный парень так устал, что едва борется со сном.

Дивер почувствовал, как она похлопала его по колену. Эти ее слова, ее голос и прикосновение ее руки — все это было как раз то, в чем он так нуждался. Этим она пыталась убедить его в том, что он никого не обидел и по-прежнему является их желанным гостем.

Он почувствовал внутреннее облегчение и расслабился. Его дыхание стало спокойнее и глубже. Не открывая глаз, он представил себе лицо этой женщины, каким оно было минуту назад, когда она успокаивала его, улыбаясь ему и проявляя столько сочувствия, сколько могла бы проявить лишь его собственная мать.

Впрочем, ей не составляло труда принять такой облик в любой момент по собственному желанию — ведь она была актриса. Она могла заставить свое лицо принять любое желаемое выражение и придать своему голосу любую интонацию. Так что у Дивера не было особых причин испытывать к ней доверие. Он был не так глуп, чтобы ей верить.

«Так как там ее зовут? Ах, да, Скарлетт [6]. Неужто ее волосы когда-то были рыжими?»

Холодный рассвет уже окрашивал чистое небо за окнами кабины в бледно-розовый цвет, когда грузовик с лязгом и грохотом выехал на разбитый участок дороги. Дивер наконец проснулся. Первые слова, которые он произнес, были явно связаны с тем, что он увидел во сне, содержание которого стремительно ускользало из его сознания.

— Это ваши дела, — пробормотал он.

— Не сердитесь на меня из-за этого, — сказала сидевшая рядом женщина. Спустя какое-то мгновение он понял, что этот голос не принадлежал Скарлетт.

«Должно быть, ночью грузовик остановился и актеры поменялись местами», — подумал Дивер. Он вспомнил, что сквозь сон слышал, как Скарлетт и кто-то еще тихо о чем-то беседовали, а потом почувствовал, что в кабине стало просторнее. Маршалла, Скарлетт и Олли в кабине больше не было. Теперь за рулем сидел мужчина, который не входил в число тех, кого Дивер увидел ночью. Они сказали, что Олли их младший сын, значит, у него должен быть старший брат. Девочка Дженни, которую он видел ночью в кузове грузовика, теперь спала, прижавшись к плечу водителя. А рядом с Дивером сидела какая-то женщина. Такую красавицу, как она, Дивер увидел впервые в своей жизни. Понятно, что чем больше времени женщина тратит на себя, тем привлекательнее она выглядит, но эта красавица была самой привлекательной из всех женщин, которых ему случалось видеть рядом с собой в момент пробуждения. Но ничего такого он никогда не сказал бы вслух. Он был настолько смущен, что боялся об этом даже подумать.

Она ему улыбалась.

— Простите. Должно быть, я...

— Пустяки, вы сказали это во сне, — возразила она.

«Вот смотрю я на вас и думаю, может, я все еще сплю?» Эти слова сами по себе возникли в его сознании, и он непроизвольно шевелил губами, повторяя их.

— Что? — спросила красавица.

Она посмотрела на него с таким видом, словно твердо решила не сводить с него глаз до тех пор, пока не получит ответ. Дивер совсем смутился и выложил практически все, что было у него на уме.

— Я сказал, что если вы часть моего сна, то я не хочу просыпаться.

Мужчина за рулем весело расхохотался. Диверу понравился его смех. Но женщина не стала смеяться. Она лишь улыбнулась и прищурила глаза, а потом опустила взгляд на его колени. Все это она проделала с таким безукоризненным совершенством, что Дивер почувствовал себя почти на седьмом небе от счастья.

— Кэти, ты уже очаровала этого бедного рейнджера, — сказал водитель. — Не обращайте на нее внимания, друг мой. Она большой специалист в области обольщения симпатичных незнакомцев, которых обнаруживает в кабине семейного грузовика. Если вы ее поцелуете, она превратится в лягушку.

— Вы так сладко спали, — сказала Кэти, — а потом сделали такой комплимент, что любая женщина, наверное, поверила бы в искренность ваших слов.

Только теперь Дивер окончательно проснулся и понял, что разговаривает с незнакомыми ему людьми и что совсем не стоит говорить им то, что у него на уме или пытаться с ними шутить. В придорожных гостиницах, где Дивер частенько останавливался, еще будучи водителем грузовика по сбору всякого хлама, он всегда разговаривал с официантками примерно в таком тоне. Он делал им самые изысканные комплименты в надежде, что они примут их за чистую монету. Поначалу он флиртовал и подшучивал над ними, так как считал это единственно возможным способом общения с женщинами. Он не мог заставить себя грубо разговаривать с ними, как это делали водители постарше, и поэтому вел с ними изысканные беседы. Но скоро он отказался от своего шутливого тона, потому что эти женщины вечно прожигали его своими подозрительными взглядами, пытаясь понять, не насмехается ли он над ними. Но если они убеждались в том, что это не так, ну тогда они приходили в такой восторг, что их глаза начинали светиться каким-то внутренним светом.

Но тогда ему было лет семнадцать-восемнадцать, то есть намного меньше, чем женщинам, с которыми он встречался. Он им нравился, и они обращались с ним, как с ласковым младшим братом. Но эта женщина была младше и сидела, плотно прижавшись к нему в такой маленькой кабине, что их дыхания переплетались. Небо за окном было сумрачным, и неяркий свет, проникавший в кабину, оставлял на ее лице мягкие розовые тени. Теперь он полностью проснулся и чувствовал смущение.