Марина и Сергей Дяченко - Солнечный круг

– Есть деревянная дудка. Сейчас…

Он наспех приложил к уху ракушку, чтобы убедиться, что не ошибся. Да, это была мелодия, которую он придумал когда-то в трактире, и помнил, как веселилась публика. Ему хлопали, трактирщик пытался нанять его музыкантом на каждый вечер…

Ирис слушала. Ольвин смотрел, задержав дыхание, как розовеют ее губы. Как в такт песне поднимается и опадает грудь. Там, в завитке ракушки, пела, повизгивала, закатывалась дудка – дерзкая, разбитная, бегущая по краю фальши, никогда не скатываясь за грань. Жизнь, веселье, вкус женских губ, сладость, горечь – все смешалось…

Он встал. Пересек комнату. Теперь его и Ирис Май разделяло несколько шагов, а она слушала дудку, щеки раскраснелись…

– Отойдите!

Ольвин отшатнулся. Она смотрела на него яростно, щеки горели. Ракушка небрежно легла на стол к остальным.

– Это не музыка. Это цирк на потеху толпе.

Она мельком посмотрела на запертую дверь; в этом взгляде проявилось нечто, отчего у Ольвина сделалось кисло во рту. Он пятился до тех пор, пока не наткнулся спиной на стену.

– Но… это такой жанр…

Она молчала. Ольвин проклял собственную глупость.

– Такой жанр, – повторил он безнадежно. – Простите, это было бестактно с моей стороны.

В запертую дверь забарабанили:

– Госпожа Айрис?!

Ольвин прикрыл глаза. Сейчас она холодно попрощается и уйдет. Вот и все.

– Подождите немного, – повысив голос, отозвалась она.

– Но…

– Подождите! – повторила она властно.

Ольвин снова посмотрел на нее. Ирис Май думала о своем, разглядывала щелястый деревянный потолок и ракушки на столе. Затягивалась пауза.

– С духовыми у вас не получается, – сказала она задумчиво. – При том, что техника мастерская. Вы не пробовали струнные?

– У меня слишком короткие пальцы.

Она встала, пересекла комнату, остановилась напротив:

– Покажите.

Он растопырил пятерню.

– Обыкновенные пальцы. Вам пошла бы мандолина. Научитесь играть тремоло, это вполне в вашем характере…

Кажется, она иронизировала.

– Я пробовал, у меня не вышло, – сказал он с тяжелым сердцем.

– Пробовали? – Ее сиреневые глаза чуть потемнели. – Может быть, остались записи?

– Нет, – ответил он твердо.

Она сдвинула брови:

– Просто не хотите мне показывать, не так ли?

– Не хочу.

– Не доверяете?

Он молчал.

– Ну ладно. – Она поежилась, будто от холода. – Давайте тогда, наверное… упаковывать покупки, а то мой сопровождающий – он же с ума сойдет. Отоприте, пожалуйста, дверь…

Он шагнул к выходу и обернулся через плечо:

– Это длинная запись.

– Вы же продали мне все свои ракушки, – сказала она прохладно. – Я послушаю на досуге.

– А эту не продал.

– Вот как?

Он сжал зубы. Поддел лезвием ножа доску в углу, вынул из тайника ракушку, тусклую снаружи, с черным глянцевым устьем.

– Не продается. Даю послушать один раз.

Она насмешливо улыбнулась – и приняла ракушку из его рук.

Когда прозвучали первые такты, ей захотелось отнять ракушку от уха и высмеять его… Или дать оплеуху. Никто не смеет переигрывать «Времена года» Ирис Май!

Но она слушала дальше. И дальше. И еще. Он открывал для нее то, что она увидела когда-то и забыла. Увлекшись, уводил мелодию в сторону, возможно, в холмы, залитые цветами, но всякий раз бережно возвращал на место.

Где-то тарабанили в дверь, Алекс умолял отпереть, она орала, не отрывая ракушки от уха, чтобы ее ждали. Ждали. Ждали.

Времен года, как известно, пять. Зима, весна, лето, осень и тлен – время между осенью и зимой, когда старая жизнь закончена, а новая еще не наступила. Ирис слушала музыку тепла и сочувствия, надежды и радости, удовлетворения и покоя, музыку смутной тревоги – и музыку смерти с надеждой на воскрешение. Она слушала с закрытыми глазами. Слушала, кусая губы. Слушала, глядя на Ольвина – тот сидел напротив, бледный и неподвижный, как кусок мрамора.

Она отняла от уха ракушку. На коже остался красноватый отпечаток.

Ольвин в который раз проклял себя: не надо было позволять ей это услышать. Проще вспороть себе брюхо и выложить кишки на всеобщее обозрение.

– Ольвин, – сказала она, – я хотела бы сыграть с вами дуэтом.

– Что?!

Ему захотелось поймать эту минуту в резонатор, вырастить кристалл, вложить в ракушку и сохранить навсегда.

– Вы не просто музыкант. Вы… Я преклоняюсь.

Она встала, и он вскочил тоже. Она шагнула к нему:

– Где ваши инструменты? Резонатор, раствор, кристаллы? Давайте сыграем дуэт и запишем его… скажем, завтра? Я привезу свирель, а вы приготовьте все для записи. Да? Что с вами?!

– Я не могу, – сказал Ольвин.

Ему показалось, что с самой высокой вершины он летит в глубочайшую холодную яму.

– Простите, но… я больше не могу записывать музыку.

Она разглядывала его, тревожно, с сочувствием:

– У вас что-то случилось? Почему вы распродали лавку? Простите, что я не догадалась спросить сразу.

– Нет, ничего, – он через силу улыбнулся. – Резонатор… он разбился, а новый я уже не достану. Значит, пришло время что-то изменить в жизни… Извините, но я тоже не догадался спросить сразу: а как вы вообще оказались в Каменном Лесу?! К нам обычно никто не ездит…

Она замешкалась на долю секунды.

– Деликатный вопрос, но, вероятно, это не тайна: император захотел, чтобы я дала ему несколько уроков. Я приехала по приглашению лорда-регента.

У него застыло лицо. Прямо-таки за несколько секунд превратилось в деревянную маску. Ирис испугалась:

– Вам плохо?!

– Ничего, – сказал он сипло. – Значит, эти люди с вами – слуги лорда-регента?

Она кивнула, уже понимая, что в чем-то ошиблась, и мучительно пытаясь понять, поправима ли эта ошибка.

– Вам лучше уйти, – сказал он глухо. – Я сейчас упакую ракушки.

Он отпер дверь, отдернул занавеску. Двигаясь медленно, как в толще воды, поставил ящик на стол посреди комнаты: ящик был полон упаковочной стружки.

– Ольвин, – она все еще искала выход, – объясните. Вы настолько ненавидите лорда-регента?! Но я ведь не служу ему, я преподаю музыку ребенку!

– Вы… принадлежите другому миру, – он мучительно подбирал слова. – Здесь Каменный Лес. Вы приехали – и уедете…

Наверное, у нее тоже изменилось лицо, потому что он оценил ее реакцию и заговорил быстрее:

– Я вам очень благодарен, госпожа Ирис. За то, что вы слушали… и назвали меня музыкантом. И предложили сыграть дуэтом. Но… знаете, в наших краях у рыбаков есть байка об огромной медузе, способной принимать облик девушки и заманивать парней – в прибое у пустых берегов. Парни тянутся обнимать ее, а она кричит им в ухо одно только слово. Тогда они проживают сто лет мучений за одну секунду и умирают.