Иван Зеликов - Завтра Была Война

— Значит, всё-таки упорствуете… — В голосе говорившего звучало сожаление. — Значит, примем меры, ткнём вас носом в ваш же собственный послужной список. Вот, читайте! — Из темноты высунулась раскрытая папка, где на первой странице красовалась его фотография анфас, почему-то черно-белая, и был напечатан убористый текст.

— Значит, всё-таки ЦРУ… — Передразнил окончательно пришедший в себя Раджан. — Вот только, подписи моей там нет, денег я не получал, и вообще, катились бы вы подальше со своими шпионскими играми, пока я не разозлился и не подал на вас в суд.

— Чёрт, действительно нет подписи. — С таким же фальшивым удивлением воскликнул голос. Проигнорировав последнее замечание Раджана . — Значит и деньги за два года отличной службы вы не получали… Непорядок, надо исправить. Давайте так, сейчас вы быстро подписываете заявление о сотрудничестве с ЦРУ, а мы потом его задним числом заверяем, зарплату за два года пополам, идёт?

— Слушайте, ребята, я не знаю, кто вы, откуда, никак не могу взять в толк, что вам от меня надо, но скоро моему терпению придёт конец и тогда вам не поздоровится. Мало того, что я встану и начищу физиономию каждому из вас, так потом ещё и в суд подам за нанесённый моральный и физический ущерб. И даже наручники вас не спасут.

— А на вас и нет наручников, господин Раджан, у вас просто не действуют руки, да и ноги, в общем-то, тоже.

— Значит, я не смогу ничего подписать, как бы вы меня ни заставляли и пытки тут не помогут. Что-то плохо продумана ваша операция по псевдовербовке, господа хорошие.

— Это не наши проблемы, продумывать операции, жалобу сможете подать своему непосредственному шефу, когда вступите в славные ряды защитников демократии от красной заразы. — Рассмеялся всё тот же собеседник, остальные же, сколько их там было в темноте, продолжали хранить молчание. — А теперь серьёзно, оставим шутки в стороне, господин Раджан. Расклад такой: или вы подписываете заявление о сотрудничестве, или не подписываете, но тогда вы уже ничего больше не сможете сделать или не сделать. Как видите, всё элементарно и просто, причём никакого принуждения, всё на добровольных началах. — Над ухом снова раздался сдавленный смешок, из чего Раджан заключил, что людей в комнате всё-таки, как минимум, трое.

— Да… Оно и видно, если каждому у вас плевать на то, что делают другие. Потому и хотят ЦРУ с ФБР объединить, а потом всё это отдать под ведомство министерства обороны. Вот вы и извращаетесь, чтобы кого ни попадя себе завербовать, создать видимость работы. Жалко мне вас, но помочь ничем не могу. Так что извините, ребята. А если вы меня прямо сейчас отпустите, то я, может быть, никому ничего не скажу о том, какой произвол творят «защитники демократии». Всё равно все это и без меня знают.

— Издеваетесь, ну издевайтесь, пока есть время… А вы и так ничего не скажете. Впрочем, не хочется вас запугивать, угрожать, всё это достаточно пошло. — «Знал бы ты, как это на самом деле пошло,» — подумал Раджан, которому вдруг самому захотелось сделать какой-нибудь дешёвый жест, например плюнуть в лицо говорившему, но он вовремя взял себя в руки. — Мы ведь с вами умные люди, понимаем, что каждому нужно своё и, во всяком случае, мы попытаемся этого достигнуть. Знаете, господин Раджан, вы нам действительно, нужны ли мы вам — это ни нас, ни наше начальство не интересует, так что, как это ни прискорбно, придётся достигать цели хоть как-нибудь. Подождите отвечать, подобно античному герою, что вы мужественны, способны выдержать что угодно ради собственных или чьих-то там принципов. Не спешите класть руку на огонь, чтобы это доказать, к тому же вы даже и руки сейчас поднять не можете. Жаль, это была вынужденная мера, но мы на неё пошли довольно легко, а вот есть другие действия, которые мне бы очень не хотелось производить. — Тут собеседник перешёл на хинди, так что Раджан всерьёз задумался, трюк ли это, или тот действительно хочет договориться с ним так, чтобы товарищи не разобрали смысла сказанного. — Понимаете, есть способы заставить вас сделать всё что угодно, вне зависимости от ваших желаний и от ваших способностей к самоконтролю и самовнушению. Пытки, причинение боли — это всё прошлый век, к тому же, вы сами прекрасно знаете, что часто под действием шока от пытки и допроса у человека проявляется так называемая истерическая анальгезия и человек абсолютно перестаёт чувствовать боль. А вы к тому же, как я знаю, можете усилием воли подавить в себе любые ощущения. Так вот, достаточно давно были разработаны технические способы внушения, но до недавнего времени они были достаточно малодейственны, в основном внушали различные чувства, например, страх, или болевой шок, достаточный для смерти. За последние же пару десятков лет американская наука шагнула очень далеко в расшифровке того, как именно записывается информация в мозгу и, что более важно, как действует связка головной мозг/спинной мозг/мышцы и научилась подменять головной мозг машиной. Если бы вы знали, сколько учёных расписались в собственном бессилии, работая над устройствами по контролю над человеческим разумом. И всё дело было не в том, что они ничего не могли сделать, скорее наоборот, слишком много могли и не хотели, чтобы кто-то научился воровать человеческие души, когда понимали, что их исследования зашли слишком далеко. Вы ведь знаете, гений и злодейство понятия несовместимые, да что я вам это говорю, вы мне всё равно не верите.

— Не верю, — холодно подтвердил Раджан.

— Можете не верить, но сначала выслушайте, у нас есть время. Несмотря на такое дружное и повальное упорство учёных, исследования сейчас практически закончены, во всяком случае, нам выдали некоторые опытные образцы, чтобы мы могли опробовать их в деле. Как сказали при инструктировании, пока нельзя полностью контролировать чужое тело, как своё собственное. Однако приказать исполнить несложное действие, заученное до автоматизма, чётко прописанное в спинном мозгу, на данном этапе исследований вполне возможно. Роспись на клочке бумаги — как раз в таком духе, то, что нужно. Так что, если вы не согласитесь сделать, как мы просим, ваша подпись всё равно окажется там, где требуется, причём это будет не подделка, а именно ваша подпись.

— И зачем тогда этот разговор, эта лампа, эти запугивания, когда вы без лишних рассуждений уже час назад, если не больше, могли сделать своё дело, даже так, чтобы я ничего не знал.

— Господин Раджан… И всё-таки вы так ничего и не поняли из того, что я хотел донести до вас, — вроде бы голос должен был выразить сожаление, но мужчина сообщал всё это с какой-то наглой ухмылочкой и нотками угрозы, как будто действительно хотел скрыть истинный смысл разговора от товарищей, так что Раджану приходилось в основном ломать голову над проблемой, кого обманывает собеседник, а не пытаться осознать смысл его слов. — Да, мы многое могли сделать, к тому же всё это не противоречило бы данным нам инструкциям, за исключением разве что того, что вы должны были находиться в сознании, когда подписывали документ. Но поймите же меня, как человек человека, а не как допрашиваемый палача. Я, в общем-то, не знаю вас, я человек, давным-давно похоронивший свои чувства, убивший их ради карьеры, можете это и так назвать. Я применю к вам любые санкции, не противоречащие инструкциям, чтобы выполнить задание. Не сомневаюсь, что мои помощники скажут вам то же самое. Но… Я, в конце концов, человек, и как бы я не отрекался от собственной души, она всё-таки есть и с годами я это ощущаю всё чаще и чаще. А раз я не бездушен, то другие тем более, а такое воровство душ, которому я бы потакал, применяя изложенные методы, например, на вас — преступление против всего человечества. Дьявол! Я сейчас сказал какую-то чушь. Запутался и сам себя обманул, ещё уменьшив ваше доверие. Давайте на чистоту, я не хочу собственными руками вить себе верёвку. Может, мои товарищи этого пока не замечают, но подобные разработки отразятся в первую очередь на нас. Они думают, что наше начальство люди, что они будут использовать свою власть над другим человеком, только если он враг. Ерунда всё это, начальство — звери, и чем выше, чем ожесточённее, мы и сами со временем такими станем, но уж лучше быть лютым зверем, чем бездушным зомби. Понимаете хотя это— то, господин Раджан? Я не хочу, чтобы потом мною управляли, как хотели, да при том, чтобы я осознавал, что сам участвовал в ускорении процесса. Уж если это суждено, то пусть произойдёт попозже, чтобы я к тому времени занял как можно высшую ступень, чтобы управлять самому, а не быть управляемым.