Алексей Молокин - Лабух

Пологий пандус, изгибаясь, вел вверх, и оттуда, сверху, доносились очень знакомые, но не слишком приятные звуки: треск ручных разрядников, визг бешеных поклонниц, смачные удары боевой семиструнки по шлемам и прочее, прочее, прочее...

— Ага, — сообразил Лабух, — кажется, Густав пожаловал-таки за своим джипом! А раз так, то за охрану можно не беспокоиться! Точнее, пусть за нее, за охрану, беспокоятся глухари, а нам без охраны как раз намного спокойнее.

За охрану, действительно, можно было не беспокоиться: двое молоденьких музпехов, уже лишенных основных деталей боевого облачения, тщетно пытались вырваться из пылких объятий дюжины бешеных поклонниц. Третий уже и не пытался. С ним было кончено, и не один раз. За всем этим эротическим безобразием наблюдал очень довольный Густав, опирающийся на дымящуюся боевую семиструнку.

— Привет, Лабух, привет, звукари! — дружелюбно проорал он. — Правда, ведь, любовь — великая сила, а? Это им не «Плэйбой поздно ночью», это настоящая вулканическая первобытная страсть! Такую ни за какие бабки не купишь! Ух как они его! Ну, давайте, милые, давайте, отрывайтесь по полной программе! Да смотрите, не оторвите ему что-нибудь, ему еще опыт нести в массы, так сказать.

— Что-то не очень-то эти музпешонки рады такой любви, — с сомнением произнес Лабух. — Какие-то они невеселые. Как бы твои дамочки их до смерти не залюбили!

— Ничего, зато умрут как мужчины! — бодро ответствовал Густав. — Зато, если выживут, — будет что вспомнить! Будет, что детишкам рассказать, если у них, конечно, детишки после всего этого народятся!

— Сомневаюсь я, что кто-нибудь станет рассказывать своим детишкам о таком позорище, — фыркнул Чапа. — Твои дамочки прямо-таки гложут бедных солдатиков, как вампирши какие-то. Хотя что там вампирши! У тех, говорят, хоть какая-то деликатность имеется, а у этих и того нет. В лучшем случае, бедные глухаренки останутся сексуальными инвалидами на всю оставшуюся жизнь!

— Каждый орет, то бишь, пашет, на своем поле! — назидательно произнес Густав. — Мои девочки орут, как видишь, весьма добросовестно и даже самоотверженно. Не щадя живота ничьего. А инвалидом эротического труда стать, по-моему, приятнее и почетнее, чем получить в пузо Лабухов штык-гриф или по кумполу Мышонкиным басом!

Мышонок оперся на расчехленный «Хоффнер», подумал немного и резюмировал:

— Смотри-ка, Густав, а ты, оказывается, вовсе не чужд философии! Только вот я всегда полагал, что мужчина — он и есть пахарь, ну а женщина, соответственно, пашня, в нее, там, зерно роняют, и все такое. Но чтобы пашня из бедного пахаренка силком семя вытряхивала, да еще так резво, признаться, вижу в первый раз!

— Эх вы, невинные детки горних трущоб истинной музыки! — засмеялся Густав. — Вы вообще много чего не видели! Не показывают вам. Берегут!

Густав неуловимо шевельнул пальцами на грифе, раздался тихий звон, и бешеные поклонницы исчезли, как будто их и не существовало никогда. Только полурастерзанные музпехи все отбивались и отбивались от сгинувших карменсит, и ни до чего больше им дела не было.

— Вот, — удовлетворенно констатировал Густав, — видите, все живы. Придут в себя — друг перед другом хвастаться будут! Ну, я пойду, заберу своего джипяру, а вы куда?

— Да вот, хотим навестить нашего старого знакомца Лоуренса. Есть подозрение, что у него Дайанка, да и барды тоже, «родстер»-то внизу рядом с твоим джипом стоит!

— Понятно. Везет же тебе, Лабух! Ладно, я вас здесь дожидаться не буду. А не то увижу Дайанку — мне опять захочется тебя в скрипичный ключ скрутить! Печалишь ты меня!

— Кто бы завидовал, — сказал Лабух на прощание.

Густав спустился к своему любимому «джипяре», и до музыкантов донеслись горестные вопли. Впечатление было такое, будто гордый горец нашел своего украденного коня в непотребном виде, с исхлестанными боками, униженного и, вдобавок ко всему, впряженным в арбу с тыквами.

— Падлы! — трубил голос Густава в лифтовом колодце. — Всего, бедного, изгваздали и даже помыть не помыли. И бензин, небось, заливали какой-нибудь левый, вон как воняет! Глухари позорные! За все ответите!

Раздался смачный аккорд. Лабух понял, что сейчас в этом респектабельном доме будет буквально не продохнуть от бешеных поклонниц, в компании которых Густав пойдет знакомиться с ничего не подозревающими обитателями элитных квартир. Надо было спешить, чтобы, не дай Джиб, не попасть под раздачу поцелуев.

Звукари торопливо поднялись по пандусу, прошли через совершенно пустой холл и вошли в уже знакомый лифт. Поднимаясь в плавно возносящейся кабине, они, несмотря на звукоизоляцию, услышали первобытно дикий и страстный многоголосый вопль с нижнего этажа.

«Слава богу, что Густав начал с первого этажа, — подумал Лабух. — Впрочем, он всегда отличался методичностью и последовательностью, это и сделало его деловым. Ну, теперь его дамочки потешатся! Так что если глухари от чего и умрут, то не от воздержания, это уж точно!»

Дверь в квартиру Лоуренса была открыта, словно их здесь ждали.

— Ну что ж, гостям два раза рады... — пробормотал Мышонок, — хотя, по-моему, эта поговорка не совсем подходит к данному случаю.

С кухни доносились непритязательные аккорды бардовских гитар, тянуло запахом свежезаваренного кофе, в холле, на роскошной вешалке, вольготно болтались какие-то демократичные шарфы и штормовки — в общем, если бы поблизости обнаружилась батарея парового отопления, то на ней непременно сушились бы чьи-нибудь кеды и шерстяные носки. Батареи не было, поэтому кеды и носки сушились на сверкающем инфракрасном калорифере — ароматизаторе. Слегка попахивало псиной.

— А вот и Лабух с ребятами, — раздался веселый голос Дайаны, — долгонько же они добирались! Эй, Лабух, давай к нам на кухню, тут как-то уютнее, да и места всем хватит!

Лабух со товарищи, почему-то немного стесняясь, прошествовали на действительно большую и очень уютную кухню и обнаружили там Дайану в окружении тех самых бардов, которых она вывезла из аквапарка на своем «родстере». Дайана выглядела очень неплохо и совсем не походила на жертву-заложницу коварных глухарей.

— Надо же, вроде бы мы их спасать шли, а получается нечто перпендикулярное, — посетовал Чапа, — даже неловко как-то, а, Лабух?

— А мы вот сами спаслись! — весело, и даже немного развязно, сообщила Дайана. — Правда, мальчики? Мы в спасателях не нуждаемся, зато мы остро нуждаемся в интеллигентном обществе и внимательных слушателях. И вообще, вольному — воля, спасенному — рай. Ты что выбираешь, Вельчик, волю или рай?

Лабух посмотрел на шеренгу пустых и полупустых бутылок с яркими наклейками, явно реквизированных из бара Лоуренса, потом на Дайану и покачал головой.