Фриц Лейбер - Зеленое тысячелетие

— Тот самый?…

Иго собеседник, виновато пожав плечами, подтвердил. Фил подождал, пока новость уляжется в голове. Это был тот самый Мортон Опперли, который работал над проектом «Манхеттен», чье имя фигурировало рядом с Эйнштейном в Соглашении Физиков, кто во время второй мировой войны неоднократно подвергался опасности попасть за решетку за отказ проводить исследования, чье имя превратилось в легенду.

Филу всегда смутно казалось, что ученый умер много лет назад. Преисполненный счастья и почтения, он смотрел на великого физика. Вопрос, который с удивительной легкостью сорвался с его губ, свидетельствовал о том, как Опперли удается создавать атмосферу свободной дискуссии, неслыханной с 1940 года.

— Мистер Опперли, что такое ортос?

— Ортос? Это, юноша, может быть сокращением любого научного термина, но готов поспорить, что вы имеете в виду то, что стреляет. Это оружие, чье действие основано на ядерном распаде. Проблема с обыкновенными расщепляемыми — или расщепляемыми в обычных условиях — заключаемся в том, что частички и нейтроны выстреливают во всех направлениях и критическая масса велика. Но если расщепляемые атомы выстроить в ряды, чтобы оси их были повернуты в одном направлении, тогда все они расщепятся в одном месте и каждый нейтрон попадет в ядро соседнего атома. Из-за этого используются все нейтроны и критическая масса становится крайне невысокой. Половина частиц летит в одном направлении, половина — в другом. В итоге получаем страшное и удобное оружие. Единственным его недостатком является обратная вспышка.

— А как добиться того, чтобы атомы выстроились в ряды? — заинтересовался Фил.

— Близкая к абсолютному нулю температура и электрическое поле, — ответил Опперли, касаясь кнопки рядом с дверью. — Проще не бывает. Новые изоляторы могут поддерживать температуру в магазине пистолета на уровне одного градуса по Кельвину в течение нескольких недель, и они содержат достаточно расщепляемых частиц, чтобы получить беглый огонь. Это дает эффект устойчивого луча в течение минуты и больше. Собираетесь смастерить ортос в домашней мастерской, да, Фил? Боюсь, к нему не продают запчастей. Нее, что я тут наболтал, сверхсекретно, с вынесением смертного приговора и все такое. Но я впадаю в старческий маразм и уже не принимаю этих правил. Могу сболтнуть все, что угодно. Я всегда говорил Бобби Т., что ему придется меня ортокутировать в один прекрасный день. Но, как и все остальные, он не воспринимает меня всерьез. Они сыграли со мной эту шутку в Третьей мировой, но так и не забыли об этом.

— Бобби Т.?

Ученый стал объяснять:

— Барнс. Президент Роберт Т. Барнс. Мы — члены-основатели «Общества Звездолетов» на Среднем Западе. Конечно, тогда он был еще просто молокососом, а теперь стал опьяненной властью, беспрерывно цитирующей Писание лисой, но, раз разделив с человеком мечты, связываешься с ним навеки. Я периодически захожу к нему и демонстрирую мой членский значок. Президент служит мне одним из каналов связи с внешним миром, хотя и ему не все сообщают из службы безопасности. Так я и узнал о зеленом коте.

Фил намеревался было спросить, что именно ему известно, но позади послышались шаги. В калитке появился мужчина, похожий на девицу с копытами. В тот же миг дверь особняка отворилась, за ней вырос мужчина с академической наружностью. От возбуждения его лицо слегка подергивалось. Карманы пиджака, величиной с два портфеля, оттопыривались, а жилетный карман был забит таким количеством микрокнижек, что их хватило бы на пару энциклопедий. Вдобавок оттуда же торчали две микрозаписные книжки с пером и авторучкой. Жиденькие волосы незнакомца отливали сединой. На носу дрожало старомодное пенсне.

— Доктор Опперли! — Он приветствовал старика высоким резким голосом, в котором слышались одновременно и восторг и тревога. — Вы пришли в поистине волнующий момент!

— Я люблю такие моменты, Хьюго, — сообщил ему Опперли. — Где Гарнет?

Но мужчина смотрел на Фила, про себя решившего, что подергивание лица — это тик. В его глазах стоял немой вопрос и сквозило некоторое беспокойство.

— Ах да, — небрежно сказал Опперли, — это Фил Гиш — репортер. — И улыбнулся. — Собственно говоря, представитель американских Луноновостей. Фил, это — Хьюго Фробишер, канцлер философии, знаете, теперь ввели такое научное звание. Я-то всего-навсего скромный доктор наук.

Но Фробишер уже широко улыбался Филу, как если бы им являлся спонсором с чеком на сто тысяч долларов:

— Это на редкость приятно, мистер Гиш, — выдохнул он, затем мигом выхватил из кармана микрозаписную книжку с ручкой. Движения пера по белому полю запечатлевались на одной десятитысячной пространства пленки, расположенной внутри. — Так вы говорите — американские Луноновости?

В этот момент сзади, тяжело топая, к ним приблизился человек, стоявший в калитке. Фил почувствовал неловкость, по мужчина просто невинно улыбнулся, что подчеркнуло красоту его необычного лица.

— Тоже пресса, — радостно объявил он. — Позвольте представиться — Дион да Сильва. Очень приятно.

Казалось, Фробишер сейчас растает от удовольствия. Наверное, веселость да Сильвы была заразительной.

— Какое издание? — спросил Фробишер.

Фил заметил, что Опперли внимательно изучает незнакомца. А тот после вопроса неожиданно замялся.

— Что это значит?

Его кустистые брови нахмурились.

— «Ла Пренса», — вдруг подсказал Опперли. — Мистер да Сильва представляет газету «Ла Пренса».

— Да, это так. Спасибо, — подтвердил пришелец.

Фил мог поклясться, что доселе Опперли никогда не видел этого человека, ровно как и тот слыхом не слыхивал о «Ла Пренсе». Однако Фробишер, судя по его виду, был удовлетворен объяснением.

— Заходите, заходите, джентльмены, — заторопился он, отступая назад. — Думаю, вы пожелаете осмотреть нашу небольшую организацию и взглянуть на проекты. Так сказать, общая информация.

— Я уверен, они хотели бы пройти прямо к Гарнету и получить информацию по поводу самого события, — заметил Опперли. — В самом деле, где Уинстон, Хьюго?

— Сказать по правде, не имею ни малейшего представления о местонахождении доктора Гарнета, — с чопорным видом ответил Фробишер. — Всюду что-то происходит с самого утра. Во всех проектах. Для того, чтобы его отыскать, нам все равно придется пройтись по всему зданию.

Взглянув на Фила, Опперли ухмыльнулся с притворной покорностью. Дион да Сильва решительно проследовал мимо Фила, обнажив в улыбке белые зубы и бормоча.

— Хорошо, хорошо.

У Фила поднялось настроение. Он чувствовал, что приближается к Счастливчику.

Внутри Фонд Хамберфорда оказался мрачным особняком эдвардианских времен, к которому наскоро привили приятное, но безалаберное научное учреждение. Аккуратные ряды микрофильмов теснили застекленные полки с обтянутыми кожей фолиантами, не открывавшимися десятилетиями. Потемневшие портреты Джона Джулиуса Хамберфорда и его предков смотрели вниз на машины, тасовавшие вечные рейнские карты, и на флуоресцентные голографические экраны, где с десяток изображений мозговой волны, снятой с разных углов, смешивался в некое подобие человеческой мысли. Торжественные гостиные, наводившие на мысли о дамских турнюрах и фарфоровых чашечках, заселили едва одетые девы с серьезными лицами, к телам которым в двадцати и более местах крепились электроды. Лабораторные техники в свободных рабочих халатах на лестницах спотыкались о ковры столетней давности.