Гюстав Леруж - Война вампиров

Я видел эрлоора, коленом наступившего мне на грудь и схватившего меня за горло когтистыми лапами, или чувствовал, как отвратительная змея обвивает тело и раздавливает своими кольцами. Я просыпался, обливаясь холодным потом, и только вид костра, мирно спящего лагеря и часовых успокаивал мои измотанные нервы.

Вдали, на фоне небосвода, маячило большое темное облако.

То были наши крохотные недруги, которые брали не силой, а числом! Я ненадолго забывался дремой, чтобы вновь погрузиться в пучину мучительных видений.

Наконец, взошла заря, и я принялся будить свой отряд. Эойя, которая, как обычно, пришла поцеловать меня с утра, сказала, что спала так же тяжело, как и я. Я сделал вид, что не придаю этому большого значения, однако встревожился, но опять приписал свое состояние бессоннице и усталости. Меня поразило, что Эойя была по-прежнему грустна и задумчива, и я, несмотря на все свои старания, никак не мог рассеять печаль девушки.

— Зря ты меня успокаиваешь, — тихо проговорила она, покачивая своей хорошенькой головкой. — Я чувствую, что нас подстерегает беда! И знаю, что больше никогда не увижу своего батюшку! Плохо ты сделал, решив разгадать тайну этих проклятых мест! Наши предки всегда говорили, что излишнее любопытство приносит одни несчастья.

Я невольно про себя разделял ее опасения, но старался ничем не выдать себя.

— Ах ты, маленькая трусишка! — отозвался я, пытаясь улыбнуться. — У тебя мордашка малыша, который еще не выспался как следует. Когда ты, наконец, проснешься, то перестанешь бояться страшных сказок… У нас у всех есть очень важное дело — мы должны пробиться через эту травяную стену.

— И как ты думаешь это сделать? Мне кажется, мы ничего не сможем!

— Кажется, я уже придумал способ. Можно допустить, что эта маленькая чуткая травка должна бояться дыма. Поэтому мы подожжем свежие ветки и вырвемся на свободу!

Я вовсе не был уверен в успехе своего предприятия, но пока ничего лучше мне в голову не приходило.

По моему распоряжению все снялись с места и приблизились к зловещему холму.

Ветер стал нашим помощником, неся клубы едкого дыма в сторону базовой пены. На первых порах все пошло так, как а и предполагал: стебельки, охваченные дымом, полетели прочь, и примерно через четверть часа путь наш был совершенно свободен.

Травинки справа и слева ходили волнами, как море во время шторма. Увидев это, марсиане принялись радостно кричать и вошли в образовавшийся коридор. Легкость, с которой мы преодолели такое грозное препятствие, удивила меня.

Но и по сей день я горько упрекаю себя за глупость, которая меня тогда обуяла!

Едва мы успели пройти сотню шагов, как я услышал за спиной шипение, которое издают раскаленные угли, залитые водой. Я обернулся назад и застыл на месте… Наш спасительный огонь погас, а дрова были разбросаны в разные стороны…

Я в растерянности стоял, не зная, что предпринять.

Это не могли сделать эрлооры, ибо на небе ярко сияло солнце, а они не выносили ни дневного света, ни блеска огня. Но это постарались и не роомбоо, поскольку земля в этих местах была каменистая.

В мозгу молнией промелькнула одна-единственная мысль: бежать!

И я крикнул, что есть мочи:

— Все назад, в лес!

Увы, было уже слишком поздно!

Я слышал отчаянные призывы о помощи, но голоса несчастных марсиан доходили до меня, как сквозь толстый слой ваты, и звучали все слабее и слабее. Хищные стебельки душили их, однако я успел расслышать напоследок свое имя…

Мои друзья ожидали спасения от меня, которого сами недавно вызволили из когтей эрлооров!

Их стоны разрывали мне сердце, и я ненавидел себя за собственное бессилие. Где Эойя? С первой же минуты она исчезла куда-то, от страха вырвав руку из моей ладони.

Вдруг я услышал ее голос всего в нескольких шагах от себя:

— Роберт! Роберт! Помоги! Спаси меня!

Я метался в разные стороны, как одержимый, тщетно пытаясь пробиться к бедняжке, но все было напрасно. А травяная стена, казалось, стала еще плотнее. На голову мне давила чудовищная тяжесть, от которой трещали кости. Я не мог пошевелиться.

Дыхание почти остановилось, мне не хватало воздуха, а сабельки вдруг начали издавать сильный запах мускуса. Я чувствовал, как он проникает в мозг, парализуя мышцы. Я был уверен, что если так будет продолжаться и дальше, аромат может стать смертельным, как запах большого количества сирени или тубероз.

Меня окутала непроглядная тьма, какая-то терпкая пыль засыпала глаза, забивала горло…

Я уже не соображал, где я и что со мной, совсем потерял ориентацию в пространстве и не знал, углубляюсь ли дальше в смертоносное облако пли выбираюсь на свободу.

Эту ужасную напасть нельзя было одолеть пи силой, ни хитростью. И отвага здесь была ни к чему!

Потом я решил, что чем больше сопротивляюсь, тем с большей яростью накидываются на меня маленькие хищники, и постарался не шевелиться.

А совершил роковую ошибку! Живые тиски только крепче сомкнулись вокруг моего тела. Я почти перестал бороться, решив, что все кончено.

Вдруг я споткнулся о камень и полетел на землю. Я думал, что уже не поднимусь, однако встал с величайшими усилиями и, согнувшись в три погибели, двинулся вперед. Вдруг ушей моих снова достиг отчаянный зов Эойи:

— Роберт! Роберт!

Крик был приглушенный, словно издалека.

Я с горечью размышлял, что, барахтаясь в живой траве, ухожу все дальше и дальше от девушки, вместо того, чтобы приблизиться к ней, но вдруг услышал крик почти совсем рядом.

Осатанев от ярости, я ринулся, пригнув голову, вперед, надеясь пробить это жуткое заграждение, которое под моими ударами только мягко пружинило, и мне казалось, что я вижу кошмарный сон.

Я рвал и мял руками тонкие стебли, тысячами уничтожая их, но толку от этих усилий было мало. Неистовство между тем все сильнее охватывало меня, и тошнотворный, одуряющий запах раздражал неимоверно. В конце концов я принялся грызть окаянную траву и очнулся, только почувствовав под ногами лежащее тело.

Я наклонился, и не смог сдержать горестного вопля, убежденный, что, наконец, нашел Эойю, и снова ошибся.

Коснулся руками лица и почувствовал под пальцами жесткие волосы и бороду… Это был один из моих несчастных избавителей.

Я положил ладонь ему на грудь: сердце уже перестало биться, еще теплое тело начинало коченеть. Вдруг я нечаянно задел шею и почувствовал под рукой что-то липкое и влажное. Это была кровь. Потом ногу мне пронзила острая боль. Я наступил на горшок с раскаленными углями, который несчастный марсианин наверно выпустил из рук, когда падал.

Я старался не думать о том, как погиб этот бедняга, и, схватив горшок, начал, дрожа от радости, на ощупь собирать рассыпанные угли.