Кейт Лаумер - Обратная сторона времени

Массивный объект в центре стола привлек мое внимание. Я попытался придвинуть его поближе.

– Но, сеньор, я настаиваю, чтобы вы ничего не трогали, – обратилась ко мне привратница. – Здесь все сохраняется в том виде, в каком оставил комнату профессор в тот фатальный последний день.

– Извините, но для меня все это выглядит просто ненужной кучей железа, – безразлично произнес я.

– Да, профессор Максони был несколько эксцентричным человеком. Он хранил самые разные вещи, и всегда пытался приладить их друг к другу. У него была мечта, он часто говорил об этом моему покойному отцу…

– Ваш отец работал с Максони?

– А вы не знали? Да, он был его ассистентом в течение долгих лет.

– А не оставил ли он дневников о совместной работе с профессором?

– Нет, мой отец не был склонен к писанию. Но вот сам профессор очень тщательно вел дневник. После него осталось пять объемистых томов. Это просто трагедия, что у нас нет средств их опубликовать.

– Средства могут появиться, мадам, – многозначительно произнес я. – Графиня как раз очень интересуется изданием таких воспоминаний.

– О, ваша милость, – простонала смотрительница.

– Так что пока принесите эти тома сюда, чтобы графиня смогла взглянуть на них.

– Они в сейфе, сеньор, но у меня есть ключ или был… еще в прошлом году.

– Найдите его, милейшая, – потребовал я. – Ее милость и я терпеливо подождем здесь, в комнате, где великий Максони так плодотворно работал.

– Но, может быть, лучше вернуться в зал? Ведь здесь так пыльно.

– Нет, нет. Мы подождем вас здесь.

Смотрительница кивнула головой и бросилась из лаборатории.

Оливия вопросительно посмотрела на меня в ожидании перевода (ведь итальянского языка она не понимала).

– Я отправил ее за дневниками Максони, – произнес я.

– Брайан, что это?

Я подошел к столу и снял брезент. Тяжелое устройство занимало центральное место среди других предметов.

– Это, – сказал я, не скрывая триумфа, – та самая катушка, которая является сердцем привода МК. Имея ее и дневники старика, я уж постараюсь построить шаттл.

Мастерская, которую я снял, была помещением двадцать на двадцать футов, которое в прошлом занимал какой-то механик. В углах все еще лежали ржавые детали парового двигателя, болты и гайки, металлическая стружка. Старик, сдавший мне это помещение, с ворчанием выгреб кое-что и установил обитый металлом стол. Это, плюс катушка генератора МК, которую я с помощью довольно немалой суммы сумел одолжить у мадам-смотрительницы, плюс дневники – это все и составляло мое лабораторное оборудование. Не так уж много, но кое-что для начала.

Оливия сняла для нас комнаты неподалеку, более дешевые и удобные, чем в гостинице. В ее комнате была маленькая плита, топившаяся углем: мы решили в целях экономии питаться дома.

Я начал свою программу исследований, прочитав все пять томов дневников профессора, большая часть которых была посвящена критическим замечаниям по поводу тогдашней политической ситуации – столица Италии переместилась из Флоренции в Рим и из-за этого мгновенно подскочили цены. Здесь было также множество заметок о магнетизме, электричестве, математических расчетов. Почти весь второй том был занят бюджетными расчетами, вызвавшими у меня горячее сочувствие.

Только в последнем томе я начал находить интересные места – первые намеки на «большой секрет». Максони экспериментировал с обмотками, пропуская сквозь них токи различной частоты и силы, силясь систематизировать и понять результаты. Если бы он лучше знал современную физику, он бы не стал этого делать, но неведение делало его настойчивым. Он не знал, что ищет – и когда это обнаружил, то не знал, что же это такое. И, кроме того, в этом мире не было Копини. Я не знал, какой была его роль там, в мире 0-0. Было бы интересно почитать об этом, когда вернусь – если, конечно, вернусь и если будет куда возвращаться…

Я старался не думать об этом. Это ни к чему хорошему привести не могло. Последний из журналов раскрывал свои тайны – скудные и фрагментарные сведения о намотке катушек и редкие строчки о странных явлениях, полученных с помощью электротока при использовании некоторых, определенным образом намотанных, катушек.

Прошла неделя. Я был готов приступить к экспериментам. В городе было несколько источников электричества, но оно было еще малодоступно в этом мире. Я запасся разнообразными батареями, осциллографами, катушками, конденсаторами, электронными лампами, – большими и неуклюжими, похожими размерами и формой на молочные бутылки моего родного мира. Затем, по предложению Оливии, нами были сделаны под гипнозом записи всех моих знаний в области технологии производства шаттлов Сети, которые сохранились в моем подсознании – и это, как впоследствии оказалось, было вдвое ценнее, чем все записи Максони.

Это были приятные дни. Мы рано вставали, завтракали, затем я отправлялся в мастерскую, где работал до обеда, занося результаты наблюдений в рабочий журнал, подобно Максони.

К обеду приходила Оливия, похорошевшая и посвежевшая на итальянском солнце. Она приносила корзинку с едой, и мы ели, расположившись за рабочим столом.

Затем – снова работа, прерываемая лишь приветствиями и вежливыми расспросами случайных прохожих, заглядывавших в открытую дверь моей мастерской.

К концу месяца все вокруг считали меня сумасшедшим иностранцем, которому помогает колдунья. Но отношение к нам по-прежнему оставалось дружелюбным.

Под вечер я, заперев мастерскую, возвращался домой, принимал ванну, и мы с Оливией отправлялись куда-нибудь поужинать. Вернувшись домой, мы расходились каждый в свою комнату. Это были любопытные отношения, хотя в то время они казались нам естественными. Мы были заговорщиками, отделенными от окружающей среды таинственностью нашего предприятия. Она – по причинам романтического характера, я – из желания вырваться из этой тюрьмы.

Мои представления о возрасте Оливии постоянно менялись. Сначала, когда я увидел ее без маски матушки Гудвил, я давал ей лет сорок. Потом, в маскараде разбитной девицы ей можно было бы дать тридцать пять. Теперь же, рассмотрев ее без грима, в простой, аккуратной одежде, подчеркивающей стройную фигуру, я вдруг понял, что ей от силы двадцать пять – двадцать семь лет.

Оливия, взглянув на меня, заметила, что я ее разглядываю.

– Вы красивая девушка, – сказал я, посмеиваясь над ее смущением. – Что заставило вас затеять этот маскарад со старухой-колдуньей?

– Но я ведь вам уже говорила. У меня была такая работа. Кто стал бы обращаться ко мне, если бы у меня на лице не было морщин?

– Это все ясно, но почему вы не вышли замуж? – начал было я, но, взглянув ей в лицо, вовремя остановился. – Ну, хорошо, хорошо, это не мое дело. Я не хотел вас обидеть, Оливия, вы сами знаете, – замялся я, и наша прогулка закончилась в не слишком дружелюбном молчании.