Владимир Ильин - Профилактика

— Нет, — с отвращением сказала она. — Только идиоты верят в такую чушь.

— Тем не менее, это правда. Нет-нет, я не сумасшедший, как вы можете подумать. Просто именно это со мной и случилось. Я вспомнил сегодня... гм... во сне, что со мной было в прошлой жизни. И в этих воспоминаниях были вы. Вот и все. В принципе, это не имеет особого значения. Главное — что вы на прицеле у мафии. Так что будьте осторожны...

И я повернулся, чтобы уйти и никогда больше не видеть перед собой этих зеленоватых, чересчур аккуратно подведенных тушью глаз, в которых переливались какие-то непонятные искорки.

— Постойте! — вдруг крикнула мне вслед она. — А почему вы... почему ты не хочешь мне рассказать?.. Ну, о том, какой я была тогда... в прошлой жизни?

Спать хотелось невыносимо, и надо было бы встать, умыться, выпить еще одну большую кружку крепкого кофе, покурить на улице, ежась от предрассветной сырости, но я боялся пошевелиться, чтобы не разбудить Люду.

Она спала, прижавшись щекой к моей груди доверчиво и так привычно, будто мы с ней спали так всегда — а ведь это была только вторая наша ночь. Ее пушистые волосы щекотали мне нос, и, помимо борьбы со сном, мне еще приходилось сдерживаться, чтобы не чихнуть.

В домике стояла кромешная тьма, и рассвет все никак не наступал. А в темноте бороться со сном труднее, чем при свете дня.

У меня все больше возникал соблазн проверить, не прекратилась ли Круговерть. Однако страшно было рискнуть. Хотя, рано или поздно, это придется сделать. Я не сплю уже третьи сутки и, возможно, с помощью кофе и прочих стимуляторов продержусь еще день — но потом усталость наверняка возьмет свое.

Но сейчас мне больше всего на свете не хотелось бы покинуть этот мир. Потому что впервые в своих многочисленных жизнях я был счастлив. И с гордостью думал, что заслужил свое счастье.

Я спас эту девушку от смерти, а самого себя — от дальнейших преступлений. Я не знал, сколько убийств я совершил в этом варианте своей судьбы, но теперь киллер по кличке Цирюльник прекратил свое существование. Я выбросил мобильник еще в городе, а все вещи оставил в гостинице. Я воспользовался лишь, и то вынужденно, теми деньгами, которые при мне оказались.

Бодрствуя прошлой ночью, я пытался прийти к выводу, есть ли у меня здесь возможность начать новую жизнь — не применительно к Круговерти, а в том значении, какое люди обычно вкладывают в это выражение. Когда Стрекозыч и его подручные поймут, что я не выполнил их заказ и сбежал, да не один, а вместе с «объектом», они наверняка приложат все усилия, чтобы разыскать и убить нас. В крайнем случае, они могут «сдать» меня милиции, и тогда мне либо придется уйти в бега, либо сдаться и уповать на смягчающие обстоятельства, чтобы не дали слишком большой срок.

Но не это сейчас было главное. Для начала нужно было как-то закрепиться в этом мире, не выбыть из него в следующий вариант. Только как это сделать, как? Ведь раньше от меня ничего не зависело...

В тот вечер, когда я все рассказал Люде, мы с ней решили уехать и отсидеться где-нибудь в глуши хотя бы месяц. Семьей, к счастью, она еще не обзавелась. У нее были только родители. По моему совету она не стала их предупреждать о своем отъезде. Только позвонила домой своему начальнику и взяла отпуск без оплаты, сославшись на экстренные семейные обстоятельства. Начальник упирался, потому что как раз в это время в инспекции был очередной «завал», посетители шли толпами, а напарница Люды вот-вот должна была уйти в декрет. Люде пришлось рассказать ему все про Стрекозыча и заодно попросить обратиться в соответствующие органы.

Можно было бы просто уехать куда глаза глядят и жить в гостинице, но это было рискованно — у такого мафиозника, как Стрекозыч, всюду могли иметься свои люди, и, кроме того, в гостинице, надо было бы предъявлять документы.

И тогда я вспомнил про Алку. В одном из моих прошлых вариантов у них с мужем была дача — точнее, домик — в глухой, почти безлюдной деревушке, на удалении около полутора сотен километров от Москвы.

Я разыскал Алку с помощью все той же справочной. Сначала она не захотела со мной разговаривать — видимо, мы с ней в этой жизни были в окончательном и бесповоротном раздрае. Мне пришлось приложить максимум дипломатических усилий к тому, чтобы убедить ее в том, что я решил «завязать» со своим грязным прошлым и что моей жизни угрожает опасность (про Люду я благоразумно умолчал). Сам не знаю, как у меня это получилось...

Домик действительно пустовал, но в нем имелось всё необходимое для жизни: свет, посуда, мебель, колодец во дворе. Крыша, правда, протекала под постоянно моросящим дождем, но это были уже мелочи. Домик стоял на отшибе от деревни, все население которой составляли несколько стариков и старух. В пяти километрах от деревушки проходила автострада, по которой можно было добраться на автобусе до станции электрички, где имелся магазинчик типа сельпо. В пятистах метрах начинался густой лес, где воздух был такой, какой мне еще никогда не приходилось вдыхать: запах мокрой хвои, сопревшей листвы и сырой свежести. Утром над полем стелился низкий туман, над которым призрачно возвышались макушки деревьев...

Плечо, на котором покоилась щека Люды, затекло, и я попытался осторожно высвободить руку.

Люда тут же открыла глаза, словно и не спала вовсе.

— Сколько времени? — спросила она, сладко потягиваясь.

Я покосился на светящийся циферблат наручных часов.

— Три часа. Ты спи, еще рано...

— А ты почему не спишь?

— А мне сон противопоказан.

Я с самого начала решил: ей лучше не знать о том, что наше счастье висит на волоске.

— Aлик, — умоляюще сказала Люда, целуя меня в висок, — но ведь так же нельзя! Зачем ты так себя мучаешь, а?

— Ничего, ничего, — с наигранной бодростью сказал я. — Потом отосплюсь.

Она притихла, и я подумал, что она опять заснула, но потом вдруг ощутил грудью, что ее щека стала мокрой.

— Люд, ты что — плачешь? — почему-то шепотом спросил я. — Почему? Что случилось?

Люда, всхлипнув, внезапно обхватила меня с силой обеими руками и прильнула всем телом, жарко шепнув в ухо:

— Господи, если бы ты знал, Алька, как долго я тебя ждала!..

И мы с ней больше не заснули.

А потом в окна забрезжил бледный, словно смертельно больной, рассвет.

В лесу мне стало немного легче. Вскоре исчезла ватная тяжесть в голове, заставлявшая то и дело клевать носом на ходу, а вместе с ней пропали невеселые мысли о том, что у нас с Людой не может быть будущего.

На пнях и стволах деревьев росли крепкие молодые опята — и мы, повинуясь безотчетному порыву, принялись собирать их прямо в мою штормовку, у которой я связал рукава.

В обнимку, разгоряченные прогулкой и по уши довольные, мы вышли на опушку леса, и тут нас словно пришибло.