Владимир Ильин - Профилактика

В руках у собеседника Старшины была портативная видеокамера.

— Я знаю закон, — возразил спокойно он. — Кстати, в свое время его приняли идиоты, не понимающие элементарных вещей. Людям нужно знать правду о происшествиях, понимаете? Лишая их этого права, вы тем самым наступаете на горло свободе и демократии! И потом — где вы тут видите трупы? Я тут нахожусь с самого начала, но ни одного трупа еще не видел!..

— Я не желаю больше с вами дискутировать! — рявкнул Старшина, и таким разъяренным я его еще не видел. — Или вы сейчас уберетесь отсюда по-хорошему, или я сообщу в штаб, и вас арестуют! Понятно вам? Или вы хотите, чтобы ваша камера — а она, похоже, стоит не дешево — случайно выпала у вас из рук и разбилась вдребезги?

Человек в белом халате пожал плечами, но камеру на всякий случай спрятал за спину.

— Ладно, — сказал он с явным сожалением. — Я уйду. Но позвольте вас спросить напоследок: почему это вашим операторам можно снимать, а официальным представителям СМИ — нельзя? Для чего понадобилось такое деление на своих и чужих?

— Да пошел ты!.. — бросил Старшина. — Чтоб я ноги твоей больше здесь не видел!

Человек в халате молча повернулся и скрылся во тьме.

— Кто это? — спросил я.

Старшина сплюнул себе под ноги.

— Очередной любитель сенсаций, мать его! — пробурчал он. — И откуда только такие умники берутся? Ведь сказано четко в законе: нельзя снимать, нельзя показывать!.. А они все лезут и лезут со своими камерами и фотоаппаратами. Как видишь, даже маскируются, чтобы их не засекли!.. И думаешь, их действительно заботят проблемы свободы и демократии? Ни фига!.. Все, что им нужно, это состряпать очередной жареный материал, и чтобы побольше кровищи, и чтобы трупы крупным планом — нате вам смотрите и трепещите, жалкие обыватели!.. «Репортаж с места катастрофы!»... «Самые горячие кадры — только у нас!»... А хоть кто-нибудь из них подумал о том, как родственники и знакомые погибших будут смотреть эти самые «сенсационные кадры»? И что у людей от такого зрелища может случиться инфаркт?! Не-ет, журналюги это, а не журналисты, Алька, и подпускать их к нам на расстояние выстрела нельзя!..

— Слушай, Борис, — сказал я (несмотря на его должность, в отряде все были со Старшиной на «ты»). — А что, действительно ни одного трупа на этот раз нет?

Он подергал бородку, внимательно разглядывая меня.

— Пока еще рано подводить итоги, Алька. Вот подожди, все уляжется, и тогда штаб выдаст сводку. Но я думаю, погибшие обязательно будут. В такой мясорубке их просто не может не быть. Не у нас — так у других отрядов. Но если все-таки дело ограничится только ранеными — это же будет здорово, правда?

— Да, конечно, — согласился я.

Вообще-то, я не очень люблю смотреть телевизор. Видимо, отвращение к этому ящику с экраном навсегда засело во мне из-за нежелания вспоминать то время, когда единственным моим занятием было смотреть все подряд, с утра до глубокой ночи.

Впрочем, теперь я все чаще спрашивал себя: а было ли все то, что я помню, на самом деле? Неужели я мог быть такой сволочью и опустившейся личностью, каким вспоминал себя накануне Круговерти? И это путешествие по вариантам своей судьбы — разве оно мне не приснилось?

С каждым днем работы в Профилактике прежнее прошлое все больше становилось призрачным и словно бы несуществующим. Будто я прочитал все это в какой-то фантастической повести.

Профилактика отнимала у меня слишком много времени, а то можно было бы попытаться предпринять проверку кое-каких фактов, которые были мне известны из своего будущего в Круговерти. Например, позвонить в Торгово-промышленную палату и спросить, работает ли там некий Митрофан Евгеньевич. Или съездить в ту страховую инспекцию, где работала в одном из вариантов Люда. Она мне до сих пор снилась, но я знал, что для меня она уже недоступна.

Однако я не делал ничего, смутно подозревая, что никаких результатов мои поиски не дадут. А поэтому единственное, что мне оставалось, — махнуть рукой и жить сегодняшним днем, а не вчерашним. И уж тем более — не виртуальным.

И ни в коем случае не уподобляться той девчонке-проводнице, поверившей в чудо. Чудеса в мире, может быть, и случаются, но все они сводятся к одному-единственному объяснению: счастливый случай. Та самая ничтожная доля вероятности, которая отводится для нарушения любых законов мироздания.

Тем не менее, на следующий день после ночного аврала, вернувшись домой, я завалился на диван и, вместо того чтобы забыться заслуженным сном, включил телевизор.

Как раз вовремя, чтобы увидеть сообщение в программе новостей о «нашем» поезде.

Скорбно поджав губы, прелестная дикторша вещала:

— ...всего в поезде находились двести семьдесят восемь пассажиров и сорок человек поездной бригады. Пока нет сведений о том, что же могло стать причиной, побудившей машиниста грузового состава нарушить правила железнодорожного движения. К сожалению, тело его до сих пор не было найдено на месте катастрофы, и, скорее всего, он погиб. Точное число пострадавших еще не известно, но уже сейчас можно сказать, что многие из пассажиров сошедшего с рельсов поезда получили тяжелые травмы. Все они доставлены в медицинские учреждения, и на данный момент у врачей нет опасений за жизнь кого бы то ни было из них. Эта трагедия вновь показала, что аварийно-спасательные службы действовали уверенно, слаженно и эффективно, хотя работать им пришлось в условиях исключительной сложности.

Дикторшу сменили кадры, снятые с вертолета: опрокинутые вагоны, освещаемые лучами прожекторов, суета врачей, бледные, испуганные лица полуодетых людей. И люди в спецкомбезах Профилактики, тушащие горящий вагон.

Потом на экране возник Старшина. Глядя в объектив камеры, он говорил невидимому корреспонденту:

«Точное число погибших удастся определить не скоро, так как предстоит провести большую работу по идентификации фрагментов тел. Единственное, что я могу пока сказать, — в результате катастрофы погибло как минимум двадцать человек. Это те, чьи тела более-менее сохранились и были найдены непосредственно на месте трагедии. Конечно, погибших было бы больше, если бы огонь от загоревшегося вагона охватил весь состав, но, к счастью, пожар удалось быстро погасить, и больше всего неприятностей нам доставил ядовитый дым — там ведь плавились и тлели пластмасса, кабели, резина...»

— Скажите, пожалуйста, Борис Александрович, — перебил Старшину голос корреспондента, — насколько те тела погибших, которых вам пришлось выносить, опознаваемы? Я имею в виду — не превратились ли они в обугленные останки?

— К сожалению, вы правы, — кивнул Старшина. — Экспертам придется изрядно потрудиться, чтобы установить личность погибших. Видимо, понадобятся сложные генетические исследования, особенно по тем телам, от которых остались только фрагменты... Однако могу заверить вас, что уже завтра мы можем огласить список тех жертв катастрофы, личность которых удалось установить...»