Владимир Ильин - Профилактика

— Полегче, малыш, — прохрипел я. — Не дави мне на горло.

Но он меня не услышал или пропустил мои слова мимо ушей.

Немеющими руками я все медленнее перебирал перекладины. Голова у меня кружилась, перед глазами вспыхивали искры. Не помню, как я добрался до верха и как нас с по-прежнему орущим диким криком ребенком втащили в вертолет «аэроспасовцы». Возвращаться на крышу пока было нельзя — за мной лезли еще трое ребят во главе с Мангулом.

Наконец все дети были доставлены в вертолет. Три девочки и четыре мальчика в возрасте от трех до семи. Или наоборот: в полумраке трудно было определить пол всех детей, тем более что многие из них были в одних трусиках и маечках — видимо, пожар начался, когда они уже спали.

Оставив детей на попечение экипажа, мы вернулись на крышу. Там Старшина успел организовать эвакуацию большинства женщин и стариков. Оставалось еще несколько старушек, таких дряхлых, что о их спуске по лестнице с двадцатиметровой высоты, даже в сопровождении спасателей, нечего было и думать.

— А с ними что будем делать, Старшина? — спросил Мангул.

— Прыгать, — сказал Борис. — Страховочные батуты на земле готовы.

Он подбежал к краю крыши, рискованно перегнулся через барьер и крикнул кому-то внизу:

— Сюда, сюда давайте!..

— Интересно, — сказал Мангул, оглядывая старух, — и как это он себе представляет? По-моему, акробатов из этих божьих одуванчиков не выйдет.

Старшина вернулся к нам и объявил:

— План такой. Берете вдвоем по одному человеку, подводите его к краю крыши и... — он покусал губу, — помогаете ему прыгнуть вниз... По моей команде. Потом, когда освобождается батут, прыгаете сами. Все понятно?

— Это что же? — растерянно спросил Лебабин. — Ты хочешь, чтобы мы сбрасывали старушек вниз?

— А у тебя есть другие предложения? — нахмурился Старшина. — Чувствуешь, как нагрелась крыша? Еще немного — и мы все упадем. Только не на батут, а в горящий колодец. Гарантирую — впечатления будут незабываемые. Ну, приступили!..

Ни одна из старушек, остававшихся на крыше, не согласилась прыгнуть добровольно. Пришлось применять к ним силу, и это было действительно жуткое зрелище. Постороннему человеку наверняка могло бы показаться, что мы — не спасатели, а хладнокровные убийцы-маньяки, сбрасывающие беззащитных жертв с крыши.

Старушки упирались и голосили. Они просили пощадить их, клялись, что уже не хотят больше жить, что лучше погибнуть в пламени пожара, чем лететь вниз головой в темноту. Они проклинали нас, называли извергами и мучителями.

А ведь их надо было не просто сбросить с крыши, а сделать это так, чтобы они летели не отвесно вниз вдоль стены, а по наклонной траектории, а при этом еще стараться удержаться самому на ногах, чтобы не последовать за своей «жертвой» и не раздавить ее своей массой...

Так получилось, что я оказался в паре со Старшиной. И кроме нас с ним, на крыше оставалась только одна пожилая женщина.

И тут я вдруг узнал ее.

Это была та самая старушка, которая в одной из моих жизней-однодневок поделилась со мной колбасой. Которая говорила мне: «Главное — не жизнь, а наше отношение к ней».

Она была в одном домашнем ситцевом халатике, накинутом поверх несвежей ночной рубашки, и ее тело сотрясала крупная дрожь.

— Ну, пошли, бабушка, — преувеличенно бодро сказал Старшина. — Будь умницей, не создавай нам проблем — и все будет хорошо...

Бабулька открыла рот, в котором не хватало доброй половины зубов, и прошепелявила:

— Прыгайте шами, ребятки, оштавьте меня тут, ради бога, а? А ешли вы меня шброшите, я помру от штраха.... Я ведь ш малых лет штрашть как вышоты боюшь!..

— А что же — сгореть заживо не боитесь? — прищурился Старшина.

Бабка покачала головой:

— Огонь быштро делает швое дело. Мне больно не будет...

— Ну нет, бабуля, — сказал Старшина, беря ее за руку, — мы вас тут не оставим. Нет у нас такого права. Вы только глаза закройте и не открывайте, а мы с Аликом всё сделаем как надо... Алик, помогай!

Но я не шевельнулся. Мной вдруг овладело странное оцепенение.

— Ты что? — вскинул на меня взгляд Старшина. — Давай!..

— А может, действительно не надо? — спросил я. — Она права: больно ей не будет...

— С ума сошел? Мы должны это сделать, понятно? Или ты хочешь оставить ее погибать здесь?

— Погибать? — переспросил я. — Ты в самом деле считаешь, что она может погибнуть? Вспомни Полышева, Старшина: он тоже должен был умереть, но ты сказал: он будет жить, и так оно и вышло... А что, если смерти больше не существует?

Старшина, оцепенев, уставился на меня. Открыл рот, чтобы что-то сказать, но в это время неподалеку от нас целый кусок крыши вдруг с грохотом обрушился вниз, и из образовавшегося провала на волю вырвалось и торжествующе заплясало пламя.

Старшина вздрогнул. Потом смерил меня уничтожающим взглядом, молча наклонился и легко поднял старушку на руки. Она не сопротивлялась, только по ее морщинистым щекам потекли слезы.

— Ладно, — сказал мне Старшина. — Сам справлюсь. Только страхуй меня сзади, чтобы я не улетел вслед за ней.

Мы подошли к краю крыши.

Умoм я понимал, что двадцать метров — не такая уж большая высота. Но одно дело — смотреть снизу на крышу дома, и совсем другое — стоять на самом краю, да еще когда знаешь, что крыша вот-вот обрушится.

Снизу что-то крикнули, и ветер донес до нас обрывок слова: «...вай!»

— Успокойся, мать, — сказал Старшина старушке. — Закрой глаза. Хочешь — молись Господу, не хочешь — не молись, но вот увидишь: все кончится хорошо.

Я думал, он бросит ее, предварительно раскачав, но Старшина обошелся без этого.

Он просто перегнулся через низенький барьерчик и выпустил тело старушки.

Сила инерции потянула его вперед, и он отчаянно замахал руками, пытаясь удержаться. Я вовремя поймал его сзади за куртку, иначе он сверзился бы тоже.

Потом я оглянулся назад. Пламя бушевало уже почти по всей крыше. Нетронутым оставался лишь островок, где мы стояли.

— Ну вот, — как ни в чем не бывало произнес Старшина, зачем-то отряхая руки от невидимой пыли, — настал и наш черед. Прыгай, Алик, а я пока перекурю.

— Нет, я после тебя, — возразил я.

— Еще чего удумал! — сделал зверское лицо он. — Прыгай, тебе говорю! А то скину!..

Я глубоко вздохнул, стараясь унять дрожь. Потом перелез через барьерчик, встал на узкую полоску жести, отделявшую меня от бездны, и зачем-то оглянулся.

— Интересно, — небрежно сказал Старшина, — чего ты боишься, если веришь, что люди бессмертны?

— Я не верю, — сказал я, стиснув зубы. — Я это знаю.

И прыгнул.

Безумная идея Старшины, как и следовало ожидать, закончилась вполне благополучно. Никто из насильно спасенных старушек серьезно не пострадал, большинство отделались испугом и легкими вывихами конечностей. Часть жильцов получили ожоги еще до нашего вмешательства, но врачи заверяли, что жизни пострадавших ничто не угрожает.