Алексей Биргер - По ту сторону волков

- Да, наверное, вы правы, - сказал он, выслушав мою версию. - Вот только как сюда укладывается тот головорез, с которым вам предстоит сегодня встреча в барской усадьбе?

- Пока не ясно, - сказал я. - Но он впишется. Есть у меня предположение на этот счет. Впрочем, - добавил я, - у меня ведь имеется сторожевая книга, которую я еще не открывал. Я вам ее дам, не раскрывая, вы ее перелистаете и, если найдете что-то очевидно соответствующее, скажете мне, прав я или нет. Мне интересно проверить, насколько я угадал.

И я вручил ему сторожевую книгу. Врач с интересом перелистал ее - и когда он дошел до последней из заполненных страниц, глаза у него округлились.

- Да, вы правы, - сказал он. - Вы до жути правы. Настолько правы, что я бы на вашем месте не ввязывался в эту игру. Иначе... да, все равно, скажу откровенно: у вас, если вы продолжите погоню за истиной, меньше шансов на спасение, чем у меня, которому "тройка" вот-вот влепит смертный приговор. Я бы отдал эту книгу тому, кто ее ищет, - и еще присягнул бы, что не открывал ее. Если, конечно, вашей присяге поверят. Вас раздавит между жерновами, если вы попробуете действовать активно и самостоятельно.

- Кто знает... - сказал я, убирая замызганный журнальчик на прежнее место.

Врач встал, зябко поеживаясь, подкинул два поленца в печку. Печка в его флигеле была хорошая, старая, с изразцами.

- Волчий маскарад... - задумчиво проговорил он.

- А?.. - не очень поняв, откликнулся я.

- Это я о своем детском ужасе, - проговорил Игорь Алексеевич. - Он мне до сих пор часто снится. Иногда по нескольку ночей подряд.

- Что за ужас? - спросил я.

- У моего отца была большая библиотека, - сказал врач. - Все стены были заняты полками с книгами, уходящими под самый потолок, на высоту почти четырех метров. Кожаные кресла в центре комнаты, удобные напольные светильники с абажурами, вращающиеся этажерки для тех книг, которые сейчас в чтении или в работе... На самых верхних полках стояли большие книги в красивых переплетах. Мне давно было интересно в них заглянуть. Но отец запрещал мне подбираться к этим полкам. Во-первых, он боялся, что я могу полететь с вершины приставной лесенки. А во-вторых... Это "во-вторых" я понял только в тот день, когда нарушил запрет. Было мне лет шесть или семь. Я поднялся по приставной лесенке до самой верхней полки. Когда я посмотрел вниз, мне показалось, что я безумно высоко, чуть не в поднебесье. На секунду у меня даже голова закружилась, паркетный пол расплылся и завращался в глазах. Я поспешно перевел взгляд на книги, вынул одну из них, открыл. Это был, как я узнал много позже, альбом гравюр Дюрера. Я перелистывал плотные страницы, смотрел на четырех всадников Апокалипсиса, на "людские пороки"... В испуге захлопнув альбом, я взял другой. Это были "Капричос" Гойи. И замелькали передо мной вампиры, ведьмы, младенцы, варящиеся в котле, повешенный... Один из офортов надолго приковал мой взгляд, помимо моей воли: красавица в волчьей маске подает руку галантному кавалеру... Наконец, будто преодолев наложенные чары, я захлопнул альбом, поставил его на место, поспешно спустился. А ночью... Ночью я проснулся оттого, что меня окружали люди в волчьих масках. Да, в ту ночь мне приснился этот волчий маскарад. Я проснулся с ревом, меня долго не могли успокоить. И до сих пор мне это снится, и каждый раз во сне я становлюсь таким же маленьким беспомощным мальчиком и пугаюсь до смерти. Вот только облик красотки под волчьей маской время от времени меняется... Это всегда - облик женщины, которую я сейчас люблю, которой доверяю... Понимаете?

- Понимаю, - сказал я.

- Да, это были великие произведения искусства... - кивнул врач то ли мне, то ли самому себе. - Но не для детских глаз. Отец, который составил просто замечательное собрание гравюр и офортов, оттисков с оригинальных досок, драгоценных оттисков, был прав, что прятал эти альбомы подальше от меня... Но вы уловили главное? Не волк, маскирующийся под красотку, а красотка, прикинувшаяся волком. Вот в чем выразился гений художника... И сейчас, когда этот волчий маскарад продолжается...

- Я понимаю, - повторил я.

Врач вернулся к столу и сказал совершенно спокойно:

- Допиваем последнюю?

- Допиваем, - кивнул я. - Только никогда не говорите "последнюю". Мы на фронте всегда говорили "выпьем по предпоследней". Поверье было, что кто скажет "выпьем последнюю", тот в ближайшем бою погибнет.

- Что ж, по предпоследней, - с полной стопкой врач подошел к окну и задумчиво поглядел в него.- Интересный маршрут обозначен в этой учетной книге... Значит, и наш Маугли со своими волками должен был проследовать по тому же маршруту?

- Да, - сказал я.

- Интересно, как теперь сложится их судьба?

- Волчица-мать мертва. Помет ее, наверное, тоже, хотя выходить его, видимо, очень старались. Остаются волк-отец и наш Маугли. Боюсь, судьба их тоже будет не слишком радостной, а жизнь недолгой.

- Кажется, едут, - сказал врач.

Мы допили наши последние капли. Опер и его сопровождающие вошли в комнату. Я встал, врач тоже.

- Должен сознаться, я догадался, зачем ваш человек сидит у меня и не уходит, - заговорил врач. - Я сделал попытку уничтожить находящиеся у меня иностранные книги и кое-какие заметки. Но ваш человек был зорок, перехватил меня и заставил сложить все аккуратно на столе.

- Я не знаю, антисоветские это книги или нет... - вставил я. - Может, самые обычные...

- Обычные книги уничтожать не пытаются, - уведомил меня опер. Молодец! Проявил бдительность. И обыска проводить не надо. Уводим его и опечатываем помещение.

Мы все вышли наружу. Врача повели к машине.

- Покажите мне вашего Маугли-Тарзана, - сказал опер.

Я повел его к сарайчику. Волчий юродивый спал. Опер ткнул его носком сапога, чтобы разбудить, и тот недовольно зарычал.

- Ишь ты, сердится, - усмехнулся опер. - Ну и уродина. Недоумок как недоумок, одна слава, что среди волков рос. Пошли.

Мы пересекли широкий двор и были почти у самых ворот, когда один из охранников в машине вдруг заорал:

- Смотри! Берегись!

Мы мигом обернулись. От двери сарайчика несся в нашу сторону Маугли волчьими прыжками, с тусклым огнем в глазах, тихо рыча. Метил он явно на опера. Жуткое было зрелище. Самый смелый человек дрогнул бы. Опер выхватил пистолет и открыл отчаянную пальбу. Волчий человек настиг его, навис над ним с разинутой пастью и вскинутыми руками - и вдруг, когда казалось, что для опера все уже кончено, замер на месте, покачнулся и рухнул на спину. Несколько всаженных в него пуль сделали свое дело. Он был мертв.

- Уфф!.. - Опер вытер пот со лба и некоторое время переводил дух. - Ты мне за это ответишь, - грозно кинул он врачу, садясь в машину и, видно, считая его виновником неожиданной выходки получеловека-полузверя. - Убери эту падаль! - крикнул он мне, и машина отъехала.