Владимир Аренев - Вся наша жизнь

Вынув из специального отделения сверток, принц зашагал к дому. Позади слуги похрустывали разноцветными камешками дорожки, унося паланкин. Храррип и Джергил, наверное, отправились на кухню промочить горло. Талигхилл понимал их и сам с удовольствием занялся бы тем же, но прежде всего следовало покончить с досадным недоразумением, случившимся сегодня утром.

Он поднялся по низеньким широким ступенькам на крыльцо и потянул за металлическое кольцо, открывая массивную створку двери.

Талигхилл вошел в зал с высоким потолком, и многочисленными украшениями на стенах: трофейными шкурами и головами убитых на охоте диких зверей, оружием, гобеленами, скульптурами и многим другим. Здесь горели свечи, а в дальнем углу трещали в камине дрова — как будто и так вокруг не было невыносимо жарко! Широкая, покрытая богатым ковром лестница вела на второй этаж — в комнаты, которые занимал принц. Там же, наверху, иногда останавливался отец или подобные ему высокопоставленные особы, когда наведывались в усадьбу. Была там и комната покойной матери — в ней единственной всегда жила пустота и ничего не менялось с того трагичного дня, когда Пресветлая умерла; только слуги ежедневно чистили ковры и сметали пыль с мебели. А на первом этаже размещались кабинеты отца и самого Талигхилла, хозяйственные помещения, комнаты слуг и, разумеется, столовая, гостиная и музей. Сейчас Пресветлый стоял в гостиной и прикидывал, где имеет смысл искать Домаба. Статуэтка, завернутая в шершавую бумагу, оттягивала руку к полу, и принц положил ее на ближайший столик.

В это время дверь справа раскрылась и в комнату вошел низенький лысеющий мужчина преклонного возраста, в аккуратном, но не богатом халате с вышитыми по краям вепрями. Не замечая Талигхилла, он подошел к потрескивающему камину и устало опустился в кресло перед огнем, вытянув в сторону пламени ноги в мягких туфлях. Так он сидел некоторое время, изредка вздыхая и подбрасывая щипцами выпадающие угольки обратно в огонь. Талигхилл же стоял на прежнем месте и все никак не решался заговорить.

Наконец он все-таки поднял со столика сверток и направился к мужчине в кресле, нарочито громко ступая по коврам. Ковры, разумеется, не обращали на это никакого внимания и делали то, что им и положено: смягчали шаги до полной беззвучности.

— Домаб… — Талигхилл надеялся, что в его голосе не отражалась та нерешительность, что была сейчас в сердце.

Мужчина в халате с вепрями взглянул через плечо и тихо вздохнул, так как резкое движение причинило ему боль.

— Это ты, Талигхилл? Храррип говорил мне, что вы ходили на рынок. Каково там, в столице? Так же прохладно, как здесь?

Принц удивленно развел руками:

— Домаб, там так же жарко, как здесь.

— Разумеется, — кивнул управитель, соглашаясь. — Разумеется, вам, молодым, жарко. А я вот, видишь, даже позволил себе маленькое самоволие и растопил камин — мерзну.

— Домаб… — Талигхиллу очень захотелось дернуть себя за ус или потеребить бахромчатый конец пояса, — но сдержался. — Сегодня утром я был резок с тобой — и совершенно не имел на то оснований. Когда умерла мать, ты заменил мне и ее, и отца, воспитывая меня и помогая мне. Демон! — я не умею говорить красиво, я просто хочу сказать, что не должен был срываться сегодня утром!

Принц вздохнул:

— Ну вот, я снова сорвался. Это все проклятая жара. Знаешь, ведь я даже не помню, по какому поводу, собственно, накричал на тебя.

— Садись, — Домаб указал на кресло рядом с собой. — Я напомню тебе.

— Я не думаю, что…

— Мы говорили о снах, Талигхилл, — управитель посмотрел прямо в лицо этому тридцатилетнему мужчине, которому рано или поздно предстояло стать правителем страны. Другие трепетали перед взглядом Пресветлого, но Домаб уже привык к этим излишне бесстрастным, словно неживым глазам. И он привык говорить принцу ту правду, которой тот не хотел слышать. — Речь шла о снах.

Твоих вещих снах. Я спросил, не приснилось ли тебе сегодня ночью что-нибудь подобное — слишком уж мрачным было твое лицо. А ты стал утверждать, что тебе никогда ничего подобного не снится. Ты взрослый мужчина, Талигхилл.

Пора посмотреть правде в глаза: Пресветлые — не просто династия правителей. Каждый из… вас обладает теми или иными Божественными способностями, дарованными свыше.

— Домаб, подожди, — принц поднял руку, словно желая оградиться от этих слов. — Я знаю про способности. Это что-то связанное с наследственностью, но, демон! не нужно говорить о богах.

Управитель тяжело вздохнул и покачал головой:

— Ты столь же упрям, как и раньше. Боюсь, даже мне тебя не переубедить.

Жаль. Жаль, потому что лучше бы переубедил я, чем жизнь. А уж она-то рано или поздно примется за тебя.

— С жизнью я как-нибудь разберусь, — натянуто улыбнулся Талигхилл.

— Дай-то Боги, — снова покачал головой Домаб. — А что это у тебя в руке?

— Это? — переспросил принц. — Подарок. Я решил, что одних извинений будет недостаточно, и выбрал вот это.

Он стал разворачивать сверток. Домаб наблюдал, и по мере того, как статуэтка освобождалась от объятий бумаги, на губах его все явственнее проступала легкая ироничная улыбка.

— Как ты думаешь, кто это? — спросил управитель.

— Мудрец, наверное, — Талигхилл повертел в руках свой подарок. — А что?

— Да нет, ничего особенного, — улыбнулся Домаб. — Просто это изваяние Бога Мудрости, Оаль-Зиира. Удивительное совпадение, не правда ли?

Принц не нашел, что ответить.

/Так вот почему она казалась знакомой/

— Кстати, — заметил он, — чуть было не забыл. Сегодня на рынке мне удалось купить удивительную игру, которая называется махтас. Представь… — и он стал пересказывать все, что произошло с ним сегодня в городе.

— Интересно будет взглянуть, — согласился Домаб.

— Ну что же, — сказал он, поднимаясь, — большое спасибо за подарок; и за слова добрые — тоже спасибо. Пойду, поставлю его куда-нибудь, где он будет чувствовать себя хорошо, — управитель улыбнулся, но улыбка тотчас покинула его лицо. — Но мне все-таки кажется, что сегодня у тебя был вещий сон. Не знаю… — он постоял, опустив взор книзу и рассеянно двигая губами. — Не знаю, почему, но мне хочется предостеречь тебя от чего-то — одни Боги ведают, от чего. Наверное, обитая бок о бок с вами, Пресветлыми, поневоле получаешь частицу вашего Божественного дара. И холод этот опять же…

Пойду, — вымолвил он наконец. — Но если захочешь поговорить со мной — буди посреди ночи, — буди, когда пожелаешь.

— Хорошо, Домаб, — кивнул ему вслед Талигхилл. — Обязательно.

Управитель ушел, унося с собой фигурку Оаль-Зиира, а принц отодвинулся от огня и задумчиво посмотрел на листы оберточной бумаги, разбросанные по полу. Я уже взрослый человек, а этот мужчина заставляет меня почувствовать себя несмышленым мальчишкой. Пожалуй, стоит пересмотреть свое отношение к нему.