Баррингтон Бейли - Великое колесо

— А «Великое колесо» разрастается и разрастается, — добавил Скарн. Затем задумчиво осведомился: — А если «Колесу» представится возможность сыграть на все свое имущество и влияние, как по-вашему — внутренний круг решится на такое?

— Не знаю. Почему вы спросили?

— Понятия не имею, — честно признался он.

В самом деле, такая идея пришла ему на ум совершенно случайно. Но вопрос нельзя было назвать совсем бессмысленным. Столетия назад промышляющая азартными играми организация не состояла бы из игроков — она скорее жила бы за их счет. Сегодня, интуитивно догадывался профессор, все кардинально изменилось — потому что приводящие в трепет риск и азарт превратились внутри организации в настоящую религию.

— Вы ведь давно состоите в «Колесе», не так ли? — внезапно спросил Скарн, глядя на собеседницу в упор.

— С семнадцати лет, — отозвалась та, вытаскивая из коробки на туалетном столике сигару. Усевшись на кровать рядом со Скарном, женщина выпустила к потолку струю ароматного дыма. — Я жила с человеком, который был оперативным агентом «Колеса». Он-то и привел меня в Клуб. Тут я пришлась ко двору…

— Как по-вашему, вы правильно поступили? — Он смотрел на нее с любопытством.

— Конечно. — Кэденс взглянула на него. — Жизнь жестока. Сомневаюсь, что где-то еще я могла бы настолько быть уверенной в завтрашнем дне. Я вряд ли поняла бы многие вещи, которые осознала здесь. «Колесо» учит, что все происходит исключительно волей случая. Все случайно — и хорошее, и плохое. Так что на самом деле винить себя не в чем, потому что поделать просто ничего нельзя. И когда это понимаешь, жить становится проще.

— Слушая вас, начинаешь думать, будто жизнь — страшно тяжелая штука, — осторожно сказал Скарн.

— Мне нравится притча о двух людях, встретившихся на мосту. Допустим, на свете живут двое, чьи судьбы в корне изменятся, если они встретятся. И вот однажды они сойдутся на мосту — каждый будет идти в свою сторону. Допустим, они будут проходить мост в одно время. Здесь-то и случится что-нибудь, что сведет их друг с другом. В таких случаях принято говорить, будто люди созданы друг для друга. Но на самом деле такие утверждения — полная чепуха. Они могут разминуться на часы, минуты и секунды — а могут просто пройти мимо, даже не обменявшись взглядами. Из миллионов потенциально волшебных встреч только одна-две оказываются действительно волшебными. Таков закон средних величин. — Женщина снова пожала плечами, на сей раз немного уныло. — Остальным остается только жалеть, что им случай так и не представился.

Они помолчали.

— Вы верите в удачу? — спросил Скарн.

— В удачу? Нет. Ее не существует. Есть только шанс. Люди, верящие в удачу, не понимают законов вероятности. Шанс вовсе не означает, будто он с равным успехом может выпасть на долю каждого и в случае выигрыша все получат одно и то же. Каждый получает нечто свое. Именно потому возможны рискованные игры — потому и жизнь и фа, не так и? — Меллорс одарила профессора холодным взглядом. — истая вероятность гарантирует наличие некоторого числа счастливчиков, на долю которых выпадают удачные случаи. А также наличие определенного количества людей невезучих, которым достаются неудачные совпадения. Из этого следует, что оставшиеся — то есть мы — находятся в посредственной середке.

Скарн рассмеялся:

— По-научному это называется кривой Белла—Шепарда.

— Вот и Джерри постоянно твердит мне об этом, — вздохнула Кэденс.

— Но все игроки верят в удачу. — Профессор пощупал цепочку у себя на шее. — Госпожа. Любой может подтвердить, что удача приходит временами. Просто нужно знать с уверенностью, когда тебе приваливает везение, а когда ты рискуешь остаться без гроша в кармане. Люди все еще ориентируются на того, кто, по их мнению, является любимцем судьбы, — дабы вырвать и себе листик из их лаврового венка.

— Люди просто интуитивно учатся предсказывать вероятность. Профессор, не мне говорить вам об этом. Ведь рандоматик у нас — вы!

— Вот именно, — вздохнул он. — Специалистам-рандоматикам никак не удается решить, существует ли удача на самом деле.

Кэденс затронула непростой вопрос. Удача — если она являлась отдельной универсальной сущностью — не противоречила вероятности; она действовала через вероятность. Насколько знал Скарн, никто даже не пытался развести их математически.

Кроме того, было сложно отыскать достоверные свидетельства существования удачи. Скарн думал о великих игроках, которые, казалось, видели карты насквозь, умели интуитивно угадывать их, чувствовать без лишних усилий. Было ли это свидетельством? Нет, решил Скарн; скорее всего он имел дело с неким видом психического восприятия, с недоразвитой паранормальной способностью.

Оставалось только гадать, какая фантастическая сила требовалась, чтобы обрести способность управлять удачей. Способность достигать всего одним лишь желанием. Вполне естественно, что Легитимное правительство жаждало обладать такой способностью.

Но если Кэденс и знала что-нибудь насчет нового открытия, то предпочитала не афишировать свои знания.

Неприятно было сознавать, насколько мало он знал о «Колесе», в тени которого прожил очень долго. Многое из рассказанного Кэденс оказалось для него в новинку.

— «Колесо» никогда особенно не интересовалось мной, — сказал Скарн. — Возможно, я больше рандоматик, чем игрок. Но почему вдруг я понадобился внутреннему кругу так внезапно?

— Не только вы. Они собирают разных людей — с талантами наподобие вашего. — Кэденс говорила негромко и настороженно. — По-моему, это как-то связано с войной.

— С войной? Отчего вдруг «Колесо» заинтересовалось войной? — удивился гость.

И вдруг вспомнил, с какой горечью и презрением Кейман смотрел на военных на борту челнока. Но Кэденс поскупилась на подробности, так что Скарну оставалось только теряться в догадках.

На каждой карте из тех, что держал в руке Скарн, было по два символа: цифра и геометрическая фигура — треугольник, квадрат, пятиугольник или шестиконечная звезда. Но ценность карты заключалась именно в комбинации символов — точнее, она менялась в зависимости от игровой ситуации, в какой оказывался игрок. Масти отсутствовали напрочь — сгруппировать карты по цифрам или старшинству не представлялось возможным. Сопоставление карт и очков приходилось проводить мгновенным мысленным подсчетом.

Скарну уже доводилось играть подобной колодой, но эта замысловатая игра была для него внове. Ее можно было охарактеризовать как игру в игре, правила которой в то же время зависели от хода игры. Любому игроку при наличии соответствующей комбинации было под силу изменить правила игры, значение своих карт, значение карт партнеров. Здесь отсутствовала всякая определенность. Правила можно было выстроить в соответствующий иерархический порядок, где каждое подчинялось комплексу вышестоящих. Этим определялась и изощренная стратегия игроков.