Юлий Буркин - Изумрудные росы

В глазах ее улыбка:

Сегодня ей везет.

Куда, куда на спинке

Она свой дом везет?

Обруч был точно таким же, как тот, который Грег надевал в городе ураний. Он закрыл глаза, пытаясь вникнуть в странное ощущение: как будто окунулся головой в невидимый и почти неосязаемый поток. Все было еле уловимым — и запахи, и звуки, и мерцание… Но было еще и предчувствие. Что-то должно было сейчас случиться. Что-то хорошее… Нет, что-то плохое!

…Он висел, уцепившись за край рваной дыры в паутине защитного тента. Он знал, что вокруг царит темнота, но в каком-то необычном, словно рентгеновском, свете прекрасно видел внизу палаточный лагерь экспедиции маака, и некоторые из шатров горели. Шла стрельба, по тенту сновали неразборчивые густые тени… Он не мог разжать пальцы, потому что из дыры на него пролилась вода, намочила крылья, и, отпустившись, он разбился бы насмерть.

«Держись!» — крикнул ему кто-то сбоку. Он обернулся и увидел порхающую рядом самку маака. Она протягивала ему руки. Он ухватился сначала за одну ее руку, потом, отцепившись от паутины, схватил вторую… В этот миг рядом с ними сквозь щель провалились две гигантские ящерицы. Одна с воем тяжело рухнула вниз, другая же когтем передней лапы зацепилась зa край и теперь болталась, корчась, извиваясь и делая дыру еще шире. Сидевший на ней махаон не удержался на ее спине и свалился вниз.

Полет вдвоем на одной паре крыльев невозможен и они со спасшей его самкой скорее падали, чем летели. Но это было мягкое падение, словно на парашюте, и удар был не сильным. Он вскочил первым. Кубарем прокатившись по земле, вскочила на ноги и самка, но как раз в этот миг он увидел, как сверху что-то стремительно несется прямо на нее, и изо всех сил толкнул ее. Она отлетела в сторону, а на то место, где она только что стояла, грохнулась ящерица и, оглушительно визжа, забилась в агонии. Пасть рептилии угрожающе разверзлась, и оттуда пахнуло омерзительным смрадом, который смешался с запахом горелой плоти…

…Грег очнулся.

— Опять ничего не вышло, — констатировал Лабастьер. — Ты потерял сознание.

— Нет, что-то было, — возразил Грег, садясь. — Я был бабочкой в каком-то лагере, и там шел бой… С махаонами! Они напали на лагерь и носились по защитному тенту! Я взлетел к этому тенту и распорол его… Но был дождь, мои крылья намокли, и если бы не жена…

— Все ясно, — сказал Лабастьер. — Ты рассказываешь мне эпизод из жизни моего отца Рамбая. Твое сознание взаимодействует с мнемозаписью, но не в заданной последовательности. Оно выдернуло из записи произвольный эпизод…

— Почему?

— Так бывает с некоторыми юными бабочками, которые только учатся читать мнемозапись. Точность приходит с практикой.

— Не знаю, — покачал головой Грег. — Это интересно, но слишком мучительно. Боль, грохот, вспышки… Было страшно, и все время подташнивало…

— Это была война, — напомнил император. — Но, возможно, следует снизить мощность проецирования. Я посоветуюсь со специалистами.

Передохнув и подкрепившись, Грег завалился на привычную уже циновку и стал ждать обещанных самок. Было почти светло. Флуоновый купол ярко флюоресцировал, и этот свет проникал сквозь решетчатые стены его пристанища. Грега одолевали сомнения. Не то чтобы он был так уж целомудрен и не то чтобы брезговал… Но ему всегда была чужда идея секса без предварительной взаимной симпатии.

Даже в университетские годы, когда сокурсники нередко вызывали к себе проституток (чаще всего — андроидов, что было на порядок дешевле), Грег всячески уклонялся от подобных развлечений. Его дразнили романтиком и чистоплюем, но как раз это его беспокоило меньше всего.

Он вспомнил сегодняшнее видение и спасавшую его «жену». Она была по-настоящему красива… Или это ощущение — тоже часть мнемозаписи? Чем дольше Грег думал о том, какими будут самки, которые сейчас появятся в его жилище, тем меньше ему нравилась вся эта затея. Какими бы они ни были, это не люди и даже не андроиды! Да и вообще ничего такого ему сейчас не хочется. После войны…

Только было он собрался выйти и сообщить об этом императору, как в «беседку» впорхнула стайка бабочек и приземлилась, окружив его ложе. Грег притворился спящим. Что-то тихонько лопоча и пересмеиваясь, самки стали легко касаться его руками и прижиматься телами. В какой-то момент Грегу стало щекотно, он дернулся и хотел сесть, но тут бабочка, стоявшая рядом с его лицом, наклонилась к самому его уху и произнесла по-английски с необычным, но сильным акцентом:

— Тищще. Льежат. Ты хочьешь спасьят друззьей?

— Откуда ты знаешь мой язык? — ошеломленно спросил Грег шепотом.

— Я учьит его. Я изучьят.

«Где она могла его изучать? Своими знаниями поделился император? Зачем? Мертвый язык… Впрочем не это сейчас важно».

— Что ты хочешь от меня?

Слушая ответ, Грег уже не обращал внимания на акцент.

— Я хочу помочь тебе бежать.

— Зачем?

— А ты этого не хочешь? Тебе нравится быть единственным бескрылым на Земле и чтобы самки бабочек ублажали твою похоть?

Сказано это было вовремя. Пока они разговаривали, остальные девушки не теряли времени даром, и Грег уже чувствовал приближающийся оргазм. Не в силах сдержаться, он взял в ладонь маленькое тело своей собеседницы… На ощупь это была самая настоящая женщина. Маленькая, но женщина.

— Нет… — сказал он. — Подожди… — И застонал. Потом, отдышавшись и чувствуя, как маленькие ручки обтирают его чем-то влажным, он отпустил самку и продолжал: — Я хочу спасти своих друзей, но, возможно, мы с императором найдем для этого подходящий мотив.

— «Мы с императором!» — передразнила бабочка. — Император уже давно все решил. Вы ему не нужны. Вы нужны ему как диковина. Ты умрешь, а потом, когда сменится поколение тех, кто тебя видел, он оживит следующего бескрылого. Так ему вас надолго хватит! Сколько вас там? Двести?

— С чего ты взяла, что он поступит именно так?

— Император иногда беседует со своими женами.

— Ты — жена императора?

— Одна из тысяч его жен. Меня зовут Дипт-Миам. Можно просто Миам.

— Ладно. — Грег сел, и самки, вспорхнув вспугнутой стайкой, встали рядом с Миам. — И все-таки я хочу понять, тебе-то это зачем?

— Затем, что вы, бескрылые, могли бы помочь нам избавиться от императора.

Вот те на! Лабастьер просил его подумать, зачем бабочкам бескрылые. Резон нашелся: чтобы избавить их от него самого.

— А чем он вам насолил?.. Чем он плох? Он уверяет, что только с его приходом к власти вы стали жить припеваючи.

— Долго рассказывать. Но мечта избавиться от него живет в нашем народе века. Он и не знает, что большинство его жен входят в Орден святой Наан, ослушницы.