Анатолий Бурак - Белка в колесе

— Ты это, Анатолий Семеныч… я с ребятами хочу новую технику обкатать, — начал Виктор.

Но полковник, нарушая субординацию, перебил его:

— Видел, видел, как вы еврейских детишек спасли. Штука эти прыгунки, конечно, хорошая. Кстати, мог бы и подкинуть парочку, по старой дружбе.

Генерал в задумчивости посмотрел на меня, а я пожал плечами. Его епархия — ему и решать.

— Будут тебе прыгунки, — принял решение Виктор. И добавил: — Завтра.

Анатолий Семенович слегка опешил от такого быстрого решения вопроса.

— Ты это серьезно?

— Вполне, коллега. А то некрасиво получится. Мы в лес, вы по дрова.

— И… насовсем? — по-детски спросил полковник.

— А как же. Сколько у тебя людей?

— Двадцать человек. И я.

— Значит, двадцать один. Завтра в восемь утра чтоб все у меня. — И он назвал координаты Приюта.

Утром будущие соратники выходили из автобуса возле бывшего санатория. Крепкие парни, от тридцати до сорока. И все офицеры.

Не задавая лишних вопросов, молча стояли и ждали.

— Руководи, капитан, — приказал Генерал, а сам повел Анатолия Семеновича внутрь здания.

Командовать я не умел и попросту сказал:

— Пошли.

«Кузнечики», количеством двадцать одна штука, были заранее собраны и стояли в одном из помещений. Надо сказать, что они претерпели значительные изменения и на каждом сейчас имелось оружие. АКМы, с подствольными гранатометами.

И стрелять теперь можно с обеих рук, не мучаясь, нажимая на курок. Плюс контейнеры, расположенные на бедрах. Конечно, это несколько нарушало эстетику, зато практическая польза просто огромна. Ребята смотрели на этих монстров, и в глазах их светилось удивление.

— Разобрать модули, и за мной, — приказал я. Некоторые из них были в чине майора, и это немного смущало. Но, похватав модули, все послушно последовали на выход.

Оказавшись на улице, я облачился и прыгнул вертикально вверх. Сделав двойное сальто, приземлился и скомандовал:

— Двадцать минут. И за периметр не выскакивать.

А сам придал модулю сидячее положение и стал наслаждаться зрелищем. На губах у меня играла снисходительная улыбка профессионала, наблюдающего за новичками. Но церебральный шлем — это словно ваше второе «я». И уже минут через десять в хаосе наметилось некое подобие структуры. Двадцатка разбилась на пятерки и стала отрабатывать координацию взаимодействия групп. Командовал невысокий плотный майор, и, надо сказать, довольно толково.

Через двадцать минут они построились передо мной. А майор, отдав честь, доложил:

— Ознакомление закончено. Разрешите продолжить?

Я совсем по-штатски кивнул. И вот они снова в небе. И теперь я, вытаращив глаза, как новичок, наблюдал за действиями профессионалов.

Попрыгав с полчаса, все снова построились передо мной.

— Каковы дальнейшие указания? — А черт его знает. И я скомандовал:

— Вольно.

Не нарушая строя, все повылезали из модулей и обступили меня:

— Ваша разработка? — Я покачал головой:

— Подарок братьев по разуму. Я лишь случайно обнаружил.

Было видно, что они не поняли, но переспрашивать не стали. Тут вышло высокое начальство, и бойцы построились. Я тоже встал, не желая выделяться на общем фоне.

— Вольно, — приказал Генерал. И обратился к полковнику:

— Ну что, Семеныч, есть еще порох в пороховницах? — Тот только улыбнулся, и вот уже отцы командиры скачут, пытаясь достать друг друга и выделывая всевозможные пируэты.

Натешившись, деды почти одновременно опустились и стали прощаться.

— Ну что, до завтра?

— До завтра. И спасибо, Петрович.

— О чем речь. Или тебя не я воспитывал?

Тот пожал Генералу руку, и, сев в автобус, они удалились.

Мы высадились из транспортного самолета на аэродроме в Грозном, чтобы тут же пересесть на вертолет. И вот под нами горы. Величественные, покрытые снежными шапками вершины подернуты голубоватой дымкой. Кое-где облачный покров накрыл землю плотным одеялом, и из него торчат, создавая фантастическую картину, остроконечные пики и кряжи. Облака кончились, впереди зеленеет долина с неширокой речушкой. Тогда, еще при Союзе, мы любили ходить на Кавказ. Но увы. Чьи-то амбиции отрезали этот райский уголок от остального мира, превратив в театр боевых действий. Мне вспомнилась Швейцария и ее неторопливый и размеренный уклад. Да, конечно, когда-то и там было не всё хорошо. Но они смогли вырасти из коротких штанишек междоусобных дрязг и неурядиц. И, повзрослев, вступить в Объединенную Европу. Эти же, имея за плечами тысячелетнюю историю, так и остались в подростковом возрасте. И, как испорченные дети, пытаются решить все проблемы с помощью силы и обмана. Или они в принципе не способны повзрослеть? Я всё больше стал склоняться на сторону правителей Земли, которой помогли умереть. Уж лучше так, один раз накрыть покрывалом из пятидесяти «G» и больше к этому не возвращаться. Чем годами вылавливать отдельных блох, кусающих исподтишка и не дающих покоя всему организму.

А горы были прекрасны, спокойные в своем равнодушном величии. Долина сверху казалась девственно чистой, а тишина незыблемой. И могла оставаться такой еще годы и годы. Мы пролетели над озером. Настолько неправдоподобно синим, что представлялось нарисованным. Но я знал, что это отражение неба. А вода в нем чиста и прозрачна, и можно разглядеть каждый камешек на дне.

— Пора, — Виктор хлопнул меня по плечу, — за тем перевалом их база, а мы высадимся здесь. Потом бросок через кряж, и накроем всех одним махом.

Он сиганул вниз, и я не стал медлить. А за мной словно горох посыпались бойцы, облаченные в модули.

Приземлившись, обступили майора. Он раскрыл планшет и водил по нему карандашом.

— Завод и склады сырья находятся вот тут. — Ткнув в карту, он обернулся и показал рукой на перевал. — В общем, начинаем, а дальше по обстоятельствам.

Горный хребет был невысоким, метров двести, и мы преодолели его за один прыжок. Под нами как на ладони открылись несколько строений, и все открыли огонь. Я тоже стал палить по выбегавшим людям и вовсю пользовался гранатометом. Нас было двадцать четыре человека, их же около тридцати. Но на нас работал фактор внезапности, да и вообще…

Человек двадцать мы убили, пятеро убежали в горы, а еще пятеро попытались сдаться в плен. Но на войне как на войне, и капитуляцию никто не принял.

После боя я спросил у майора, чем вызвана такая жестокость. И в ответ услышал, что одного боевика он брал в плен трижды за один месяц. А гуманисты отпускали. И «гуманисты» звучало в его устах как ругательство.

У нас имелись двое легкораненых, но мудрить я не стал. Ну не прикажешь же майору отстранить двух человек на основании голословных утверждений. Да и, кто знает, может, как раз кто-то из этих двоих спас жизнь товарищу или мне, убив именно того боевика…