Дуэйн Джеймс - Восхождение

Теперь Питер уже чувствовал запах «спидов», и запах этот выгнал из его головы все загадки и загвоздки. Влажный аромат смазки и обожженного металла исходил из двери расположенного впереди ангара. Питер прибавил ходу, а затем остановился в дверях. По лицу его, словно зарождающийся рассвет, медленно расползалась радостная улыбка. Внутри колоссального ангара впритык друг к другу было расставлено великое множество «спидов». Они тыкались мордами точно кони, что дремлют на пастбище, мирно ожидая, пока труба позовет их на бой.

Питер вошел в гигантское помещение и восхитился открывшимся ему зрелищем. Изящные черные силуэты возвышались над ним, надменно задирая головы. Он буквально чувствовал их массу, их сдерживаемую мощь. Что-то в этих великолепных машинах взывало к нему, как если бы они были органическими или он был отчасти машиной. Между ними ощущалась неоспоримая связь, возникало чувство, что каждый из них – недостающая часть другого, и оттого сами по себе они неполны.

Редер потянулся вытереть пот, а в результате куда крепче, чем следовало, треснул себя по лбу немой механической ладонью. Этот удар резко вернул его к реальной действительности. Скорчив недовольную гримасу, он продолжил свою пробежку, а вместе с ней и свою тайную инспекцию.

Тут до него начал доноситься не на шутку раздраженный женский голос, но слов пока что было не разобрать. Впереди группа людей в испачканных комбинезонах кучковалась вокруг выхлопного раструба «спида». Питер по-тихому подобрался поближе, желая послушать, что там такое рычат.

– Если вас так бортовой компьютер беспокоит, просто вырубите его к чертовой матери и все дела. Тут вам не научная фантастика, где вещи сами собой врубаются и с ума сходят. И эту часть машины мы, черт побери, игнорировать никак не должны.

Редер стоял, сложив руки на груди, и наблюдал, как небольшая группка техников неловко переминается с ноги на ногу. Он соглашался с тем, что они не вправе прикидываться, будто у «спидов» задняя часть попросту отсутствует, но в то же время не мог винить их за то, что они испытывают такие чувства после того, что случилось с несчастным Окакурой.

– Вот, пожалуйста! – вскричала невидимая женщина, и из выхлопного раструба вылетел почерневший кусок металла. Питер мгновенно определил его принадлежность. Это была деталь аппаратуры волновой направляющей, расширитель поля, который регулировал выхлоп.

Взволнованная молодая женщина-техник, которая еле-еле сумела поймать деталь, теперь с мрачной тоской ее разглядывала.

– Вы что, хотели эту птичку с трещиной отослать? Да что с вами такое?

Питер придвинулся еще ближе, чтобы заглянуть женщине через плечо и получше рассмотреть механическую деталь выхлопной системы, которую она крутила в руках. На первый взгляд он в ней тоже ничего такого не приметил. Но затем свет упал под нужным углом, и все сразу стало понятно. Через весь диск шла тонкая как волосок трещинка. Женщина тоже ее увидела и повернула деталь; под новым углом трещинка опять стала незаметна, но когда она крепко сжала диск в ладонях, он разломился на две половинки точно кусок сухого печенья.

На какое-то время повисла мертвая тишина, а затем вся компания техников принялась взволнованно топтаться и перешептываться.

– Вот что я вам скажу, – продолжила незримая женщина в выхлопном раструбе. – Вам придется стать выше ваших эмоций. Недопустимо, чтобы ваши чувства мешали исполнению вашего долга. Если бы этот «спид» вылетел, его пилот бы погиб. И это была бы ваша вина. Потому что вы все так на своих переживаниях в связи со смертью коммандера зациклились, так все перепугались… – Тут ядовитый голос прервался.

– Впрочем, вам, Элиза, я, пожалуй, много чести оказываю, – вскоре ледяным тоном продолжила женщина. – Лично вам для столь тонких переживаний, на мой взгляд, просто ума не хватает.

– Эй, полегче, – негромко произнес Питер. Это уже было слишком, особенно учитывая все обстоятельства. Да, молодую женщину, допустившую недосмотр, следовало распечь, но только не публично. И безусловно не в таких оскорбительных, недопустимых выражениях.

– Кто это сказал? – Женщина в выхлопном раструбе высунулась наружу, и Питер узнал второго лейтенанта Синтию Роббинс. Она презрительным взором окинула его потный спортивный костюм. – А вам, мистер, кем бы вы ни были, в такой экипировке на моей палубе делать нечего. Будьте любезны отсюда убраться, пока я на вас дисциплинарное взыскание не наложила.

«На моей палубе?» – мысленно повторил Питер. Здесь, на полетной палубе «Непобедимого», все, кроме боевого развертывания, находилось под его командой. С другой стороны, он бы тоже самую малость разозлился, если бы кто-то в схожей ситуации его перебил. А в том, что она его не узнала, ничего странного не было – на новом корабле с командой из нескольких тысяч человек неизбежно оказывалась масса незнакомых лиц.

И разве она не удивится, когда завтра он ей представится и втолкует, кому эта палуба на самом деле принадлежит…

«Ладно, – подумал Редер, – пусть она будет ее, пока я официально команду не принял. И все же она слишком круто берет. Впрочем, завтра времени хватит. Нельзя же вот так перед подчиненными ее огорошивать. Но с этой дамой серьезный разговор состоится», – пообещал он себе. Одарив второго лейтенанта многозначительным взором, он развернулся кругом и через несколько шагов снова перешел на трусцу.

«Утверждать, что этой женщине навыков человеческого общения недостает, – подумал Редер, – значит сильно недоговаривать. С таким же успехом можно сказать, что от употребления в пищу ядерных отходов у вас несварение желудка случится».

Временами Редер бывал благодарен своей парадной форме за ту нематериальную броню, которой она его обеспечивала. Сейчас был как раз один из таких случаев. Он оглядел комнату, полную других офицеров, не менее блистательных в своей официальной вечерней одежде, и насладился непередаваемым наслаждением выдержанного экзамена. В гражданской жизни Питер не любил официальных приемов и вечерних нарядов. Они казались ему фальшивыми и анахроничными. Но к своей форме, как рабочей, так и парадной, он никогда подобных чувств не испытывал.

«Скорее всего, это потому, что форма – элемент непрерывной традиции, – думал он, внимательно изучая окружающих. – И она связывает нас воедино, выводит за рамки личностей и личных предпочтений, позволяя нам вместе работать на благо великой цели, которой мы все служим». Тут Питер глотнул из своего бокала и скривился. «Интересно, почему я на вечеринках вечно о такой помпезной ерунде думаю?» – спросил он себя.

Скорее всего, это были последствия учебы в Академии; когда Редеру было восемнадцать, он подобные зажигательные речи просто обожал. «И раз уж на то пошло, – смущенно подумал он, – они мне и сейчас не противны. Эти речи мне много добра принесли».