Гордон Диксон - Абсолютная Энциклопедия. Том 2

Аманда замолчала, посмотрела на него и лукаво улыбнулась, чего он никак не ожидал от нее.

— Ты следишь за моей мыслью? — требовательно спросила она.

— Нет, — ответил он. — Если честно, не успеваю. Я совсем сбился с толку.

— Вот тебе на! Неожиданная ограниченность гения. Я говорю о том, что пришла к выводу: если уж наша встреча действительно неизбежна и предопределена, то ты непременно вернешься сюда, просто это вопрос времени. Если же ты вообще не приедешь, то мне надо просто выбросить все это из головы.

Они внимательно смотрели друг на друга; затем она убрала локоть, на который опиралась, и легла, примостив голову у него на груди. Хэл обнял ее свободной рукой и крепко прижал к себе. Какое-то время они лежали молча.

— Меньше всего на свете я мог ожидать этого, — наконец заговорил он, глядя в потолок. — Мне понадобилось две жизни, чтобы понять, что мне надо научиться любить. А вот теперь, когда я действительно полюбил, оказалось, это совершенно некстати и не сулит мне ничего хорошего.

Он замолчал и нежно провел ладонью вдоль ее спины.

— Мне бы не надо было этого делать, — вдруг произнесла Аманда совершенно иным тоном. — Я не знаю, что заставляет меня дразнить тебя. Это примерно как если бы тебе удалось прокатиться на дикой лошади, к которой все и подходить-то боятся. Но я хоть немного, но все же могу себе представить, каково тебе пришлось все эти годы и все эти жизни. Странно, что это не наложило на тебя какого-то особого отпечатка теперь, когда ты узнал, кем ты был и что делал раньше.

— Каждая жизнь начиналась как бы заново, — просто объяснил он. — Так и должно быть. Каждый раз доска вытирается начисто, чтобы старые знания не мешали постижению новых. Я заново создавал себя в каждой новой жизни. Только так я мог быть уверен, что вспомню о том, что знал в предыдущей жизни, лишь после того как освоил это в новой. Я учился, учился все время.

— Понятно, но все же странно, не так ли? — сказала она. — Все идут по своей жизни снизу вверх. Ты же фактически наоборот — сверху вниз. От Донала, главы миров, ты пробивал себе дорогу вниз, стараясь стать как можно ближе к обычному человеку.

— Это потому, что решение должно быть найдено на уровне обыкновенного человека — либо его не существует вообще. Донал начал исправлять расу силой и понял, что у него ничего не вышло. Силой внутреннюю сущность человека изменить нельзя. Говорят, что при жизни Чингисхана дева с сумой, полной золота, могла проскакать на коне от одной границы его империи до другой и никто бы ни ее, ни золота не тронул. Но после его смерти и девы, и золото стали передвигаться только под вооруженной охраной, впрочем, так было всегда до его правления. Все, что один человек может сделать для другого, — это проложить тропу и надеяться, что кто-нибудь последует за ним. Но как бы я смог проложить людям дорогу, если бы не думал, как они, не чувствовал, как они, — не осознавал себя одним из них?

Его голос звучал необычно в ночной тиши этой комнаты и даже для его собственных ушей.

— Конечно, не смог бы, — мягко произнесла Аманда. — Но в чем Донал допустил ошибку?

— Не совсем ошибку. Он двигался в правильном направлении, хотя не совсем ясно себе его представлял; возможно, даже я не до конца еще все понимаю. Но направление, повторяю, с самого начала было выбрано им правильно, и то, что он завещал мне, будучи еще совсем ребенком, до сих пор является целью моей жизни, моей работой.

— Завещал тебе? — удивилась Аманда. — Ты хочешь сказать, что, так же как Донал, с детства ты посвятил себя делу, которое выполняешь и сейчас? Неужели со столь раннего возраста?

Память болью отозвалась в нем. Над ним вновь сомкнулись тюремные стены камеры на Гармонии.

— Ты помнишь Джеймса Грима? — спросил он ее.

— Которого Джеймса? — уточнила она. — Среди Гримов, начиная с Клетуса, были трое с таким именем.

— Джеймса, который был самым младшим из дядьев Донала, — ответил он. — Того Джеймса, которого убили при Доннесуорте, когда я... когда Донал был еще совсем ребенком.

Он помолчал, глядя в спокойное лицо Аманды, которая лежала, прижавшись одной щекой к его груди, и смотрела на него из темноты, освещенная бледнеющим светом луны.

— Разве я не рассказывал тебе, когда был здесь в прошлый раз, о видениях, которые посещали меня в тюремной камере на Гармонии, о кладбище и похоронах? — спросил он.

— Нет, — сказала она. — Ты мне многое рассказывал о тюремной камере и о раздумьях в ней о своем дальнейшем пути. Но ты не упоминал ни о каких видениях, связанных с похоронами.

— Это случилось, когда я уже готов был от всего отказаться. Тогда я не осознавал этого, но наконец был на грани понимания той истины, на поиски которой и был мною послан Хэл Мэйн. То, что я должен был понять, начало пробиваться сквозь поставленный мною же для Хэла барьер, ограждавший его от того, что он знал в прошлой жизни, и этим воспоминанием — церемонией похорон Джеймса в Форали, когда я был еще мальчиком...

Его голос задрожал от боли, которую он ощутил при этом воспоминании, затем он взял себя в руки.

— Именно тогда Донал принял решение, взял на себя обязательство, — продолжал Хэл. — Джеймс был для него ближе, чем даже родной брат, так иногда бывает. По возрасту Мор был где-то между нами, но Мор...

Голос его сорвался. Это имя как будто вызвало спазм в его горле.

— Что Мор? — не дождавшись продолжения, спросила Аманда. Протянув руку, она нежно коснулась пальцами его руки, лежащей на кровати.

— Донал убил Мора, — отрешенно произнес он. Ему показалось, что ее пальцы коснулись оголенных нервов его руки и побежали по ним вверх, словно пытаясь добраться до самой сокровенной сути его естества.

— Это неправда, — услышал он словно издалека ее голос. — Ты придаешь этому больше значения, чем надо. Это так и не так. Что же было на самом деле?

— Донал виноват в смерти Мора, — словно повинуясь ее приказу, ответил он.

— Хорошо, — сказала она. — Давай сейчас не будем говорить об этом. Ты рассказывал мне о смерти Джеймса и о том, как она связана с решением Донала, которое руководило тобой во всех твоих жизнях и на протяжении всех этих лет. Что же такое там произошло?

— Что произошло? — Он с трудом отогнал образ изувеченного тела Мора и вновь вызвал в своей памяти картину похорон Джеймса. — Они все просто смирились с его смертью. Все, даже Ичан, даже мой отец, он просто смирился с убийством Джеймса, этим абсолютно бессмысленным убийством. А я... не смог. Я... он, Донал, впал в состояние холодного неистовства. Точно такого, из которого ты недавно вывела меня.

— Неужели? — в голосе Аманды сквозило явное сомнение — Это невозможно, Донал был слишком молод. Сколько ему было?

— Одиннадцать.