Джон Де Ченси - Дорогой парадокса

Вспышка не ослепила меня, но сверкающие звездочки прыгали у меня перед глазами довольно долго. Поэтому, наверное, я не увидел, что дорога впереди резко поворачивает вправо. Компьютер это углядел, попытался предупредить меня, но было слишком поздно. Сэм выскочил со своего сиденья и попытался перехватить управление.

Слишком поздно. Мы вылетели из коридора безопасности, совсем сошли с дороги, но все еще были на земле. Чудовищные кулаки, казалось, колотили нас, невидимые силы тянули и толкали. Мне все чуднее было, что мы по-прежнему живы, все еще путешествуем. Я все еще пока был в своей машине, в тяжеловозе. Теперь все мои чувства обострились, в последние моменты моего существования. Я все еще был там, где хотел быть, делал то, что мне всегда нравилось, Сэм был рядом, а мы ехали по ровной, красивой дороге.

Тут Юрий сказал мне:

– Ты вот-вот войдешь в историю, Джейк. Причем в буквальном смысле.

Вдруг тяжеловоз полетел по воздуху, влетая в портал, словно неуклюжий самолет в своем первом и последнем полете, он пронесся через портал, через дыру в небе – эта дыра с размытыми краями вырастала перед нами, готовая засосать нас. Я сказал в пространство, что это похоже на дыру во временно-пространственном континууме – мы как раз через похожие и проскакиваем в порталах. Оно так и было. Я решил, что когда-нибудь спрошу, что эта портальная дыра делает так высоко над землей, в небе, они же обычно гораздо ниже, словно на уровне дороги, чтобы в них могли проехать машины. Я как раз думал об этом, когда тяжеловоз торжественно въехал в эту дыру ровненько и плавно.

И тут больше ничего не было. Абсолютно ничего.

Ничего. Я подумал, что такого не может быть, поэтому я заполнил пустоту тем, что мне пришло в голову.

– Пусть хоть что-нибудь будет, – попросил я.

И на тебе. Возле меня был Юрий.

– Рассматривай следующие события как события, происходящие вообще вне времени, – сказал он.

– Ну, знаешь, мне это не по зубам, – ответил я.

Он рассмеялся.

– Я тебя знаю очень мало времени, Джейк, но могу сказать, что ты один из самых примечательных людей, какие только попадались мне на веку.

– А мне это все говорят.

– Так и должно быть. Пойдем?

– Куда? Тут же ничего нет, куда можно было бы пойти. Собственно говоря… – я обнял его за плечи. – Слушай, Юрий, старина. Ты же не собираешься мне сказать, что ты – дух прошедшего рождества, как у Диккенса, или что-нибудь в этом роде?

Он на миг задумался.

– Диккенс? Да, Диккенс. Боюсь, что я очень плохо знаю английскую литературу.

– А я, наоборот. Я всегда обожал Достоевского. Могу тебе построчно и постранично цитировать «Идиота».

– Я его никогда не читал.

Я был потрясен.

– И ты еще называешь себя образованным человеком?

– Вряд ли. Вселенную надо защищать от ученых, чьи интересы связаны с литературой.

– Ну хорошо, ты выполнил свой долг. Ну, а что ты хотел сказать?

– Давай пройдемся, Джейк.

– По чему именно мы собираемся пройтись? Не понимаю… Ох! – Тут я почувствовал под ногами пол, слегка скользкий, словно свеженатертый. Я посмотрел. Пол блестел.

Мы пошли. Пока мы шли, я чувствовал, что нас как будто окружает огромный зал. Невидимый, словно черное на черном, но он чувствовался. Крыша его была где-то в нескольких километрах над нами. Наши шаги отдавались эхом.

– Это мой собственный спектакль? – спросил я.

– Частично. Мне нравится то ощущение пространства, которое ты создал.

– Огромный домище, – сказал я. – А что это?

– Может быть, конференц-зал. Может быть, что-нибудь еще.

– У меня есть вопрос.

– Давай.

– Он довольно приземленный. Насчет порталов. Они создают не один проход?

– А, ты имеешь в виду тот портал, через который как раз сейчас проезжаешь?

– Ну, пусть так…

– Да, обычно проход не один. Комплекс цилиндров создает целое множество пространственно-временных искажений. Большая часть вторичных проходов на самом деле непроходима. Они не используются. Это уже какое-то время известно, разумеется, результаты этих исследований широкой публике неизвестны. Как ты понимаешь, колониальные власти подвергают строгой цензуре все публикации. Вторичные эффекты довольно трудно увидеть, если не знаешь, что искать.

– Ясно. Спасибо.

Вдалеке я что-то увидел. Мы подошли поближе, и я увидел, что это был Прим, вернее, какая-то огромная его статуя. Если это и была статуя, то она говорила.

– Теперь мы пришли к заключению, – сказала статуя, а голос звучал, как голос Прима. Статуя была километра два в высоту.

– Воистину, – раздался голос Богини.

Прим сказал:

– Ты удовлетворена конструкцией? Его логические элементы больше не оскорбляют тебя?

Я повернулся и посмотрел. Богиня надвигалась на нас из такой огромной дали, что я мог протянуть руку и коснуться ее.

– Не столько логика меня оскорбляет, сколько отсутствие элегантности решения, – ответила Богиня.

– Тогда ответь – что важнее? Элегантность или действенность?

– И то, и другое – первостепенной важности.

– Тогда в том, что ты говоришь, есть правда. И все же я нахожу изъяны в твоем цветовом решении мыслеразветвления.

Я наклонился к уху Юрия.

– Кто что в чем находит?!

– Не каждая идея может быть выражена словом, увы, – ответил Юрий. Он говорил шепотом. – Ну, это очень трудно передать.

– А о чем они вообще, черт побери, говорят?

– О тебе.

– Н-да.

И снова голос Прима разнесся в темном зале.

– Неужели это решение так трудно принять?

– Оно абсолютно неприемлемо.

– Так же неприемлема негибкость, косность и слепой отказ позволить водам течь туда, куда они текут. (Последнее, наверное, лингвистически неправильно.)

– И столь же зловредна непоправимая небрежность. Сила, которая протекает через наше сознание, подчиняется каналам, которые все же сдерживают ее в нужном русле. Самый сильный стебель сгибается под ветром.

Я наклонился и прошептал:

– Я знаю, что она имеет в виду. Сила, которая выталкивает росток сквозь землю из зерна, ведет мою машину через день.

Юрий поморщился.

– Извини, что все так туманно и загадочно. Действительно, звучит, как чушь.

– Значит, я больше не имею никакой власти над тем, что тут сейчас творится? Это больше не мой спектакль?

– Ну, не совсем. По крайней мере, не содержание. Может быть…

Видения исчезли.

– Так что же все это значит, Юрий?

Он рассмеялся.

– В этом весь вопрос, правда? Возможно, это связано с тем, что вселенная сама с собой схватилась. Что же касается Космострады – моего личного занятия и головной боли, – то достаточно сказать, что во вселенной, полной тайн, это еще одна тайна. Космострада не существовала, следовательно, ее надо было изобрести. Миллионы разумных рас, на миллиардах миров, а между ними немыслимые расстояния и неумолимые законы физики. Одиночество! Невозможная проблема, которую существа, создавшие Дорогу, решили с помощью науки, которой потребовались миллиарды лет, чтобы развиться. Науки, которая перегнула и сломала все известные законы…