Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет

Потом мы взялись за разработку для этого трудяги новых программ, включающих в себя все старые, новых анализаторов и блоков профессиональной памяти.

На это у нас уходили ставшие почти мгновенными дни, ставшие необычно стремительными недели. Отработанные схемы и блоки появлялись медленно, трудно, но все-таки появлялись и постепенно скапливались в специально выделенном для этого угловом шкафу, над которым Ружена повесила лозунг: “С миру по схеме – киберу программа”.

Каждую схему мы старались делать максимально лаконичной, максимально быстродействующей. Мы добивались почти мгновенной реакции. И, по существу, добились ее – разумеется, пока в каких-то отдельных узлах машины.

Но вот однажды после обеда Бруно с ужасом хлопнул себя по лбу.

– Мы идиоты, ребята! – крикнул он. – Мы же забыли, что блоки местной памяти у нас будут поверхностными!

– А ведь и вправду идиоты! – неожиданно грустно, без улыбки, согласилась Ружена.

Как и обычно, она первая поняла, в чем дело. Проблему блоков местной памяти мы считали совершенно решенной. А она оказалась такой мучительной!

Мы совсем забыли о том, что не можем снабдить своих Клеберов точными блоками местной памяти. Много ли заложишь в них, исследуя местность с вертолета или вспоминая нечастые переходы давних лет? Зрительная память – штука ненадежная и не очень точная. А стереофильмов геологи в своих походах не снимали – было ни к чему.

И вот теперь эти обедненные блоки местной памяти, не сравнимые с обычными, яркими, полными, к которым приспособлены кибергеологи, неизбежно должны были сделать наше детище, особенно на первых порах, медлительным, неуверенным, туго-думным. Оно должно было стать таким с неизбежной закономерностью. И мгновенные связи и реакции чисто профессионального свойства, которых добивались мы с таким трудом, могли в этих условиях погубить машину, лишив ее необходимой осторожности. И поэтому нам пришлось переделывать многие уже законченные блоки и схемы, удлинять цепи, замедлять десятки реакций, ускорение которых досталось нам так нелегко.

Надо было теперь добиваться того, чтобы процесс ориентации кибера на местности шел быстрее всех остальных процессов, кроме оборонительных, чтобы в первую очередь заполнялись информацией блоки местной памяти, как самого сдерживающего устройства кибермозга. Ведь профессиональные знания мы сразу вкладывали в кибер полностью. А местных полностью вложить не могли.

Но кибер нужно было сделать еще и таким, чтобы потом, после заполнения блоков местной памяти, он мог хотя бы частично перестроиться сам и до предела ускорить хоть некоторые из тех связей и реакций, которые были искусственно замедлены на первых порах.

Короче, он должен был стать отчасти самоусовершенствующейся машиной. Причем не уникальной, а массовой.

И это – без громадных земных заводов, без громадных земных лабораторий, без неисчерпаемых земных складов всяческой кибертехники.

А иначе – и работать не стоило бы. А иначе нам просто стыдно было бы показать свою продукцию Совету.

Когда после долгих мучений мы управились с блоками местной памяти, возникла проблема обороноспособности.

Оборонные реакции кибера должны быть мгновенными – это понятно. Но, чтобы быть мгновенными, они должны основываться на минимальном количестве признаков нападающего. Если же машина начнет анализировать рост, одежду, цвет кожи нападающего, она неизбежно потеряет те секунды и доли секунд, которые так важны при обороне.

Найти бы вот один признак! Один, универсальный, по которому машина решала бы, обороняться ей или нет.

Однако где возьмешь этот проклятый универсальный признак? Язык? – Но наша вычислительная машина была права – нападать действительно можно и молча. Чаще всего так и делают. Одежда? – Ее не сразу разберешь в темноте. Цвет кожи? – У ра, конечно, необычный для землян цвет кожи, но и он не виден в темноте. Да и у гезов, которые иногда охотятся вместе с воинственными ра, цвет кожи уже другой. Он почти такой же бледно-смуглый, как у земных южан.

А потом, как быть с теми ра, которые у нас? С теми парнями, которые, выйдя из больницы, уже потихоньку работают в разных местах нашего большого хозяйства... И ведь работать они будут все активнее. И со временем таких парней станет больше.

Этот универсальный признак нашел Грицько.

Однажды утром, не поднимая головы от схемы, которую он пропечатывал лазерным лучом, Грицько спросил:

– Как вы думаете, ребята, кто, кроме ра и гезов, может напасть на наших Клеберов?

– Ты гений, Гриць! – сразу же отозвалась Ружена. – Я с первой минуты знакомства поняла, что ты гений. Потому что ты самый лысый в лаборатории.

А затем мысль Грицько дошла до всех, и мы бросили работу и зашумели. Действительно, как просто все оказалось! Кто же из землян нападет на кибер? Кому это в голову взбредет?

А следовательно, и принцип обороны – самый простой. Проще невозможно: нападают – защищайся! Самая короткая схема. Самые мгновенные связи. Только чем защищаться? Мы же не вправе давать киберу оружие против человека. Пусть даже и дикого. Мы должны дать ему оружие только против оружия.

Значит, начисто исключается оружие, действующее на расстоянии. Остается только контактное. Обычные электрические стержни, которые мгновенно выбрасываются из рук кибера и мощным силовым полем отталкивают приближающиеся к нему копье или палицу.

Ну а если это не палица, а рука?

Вообще-то голыми, руками дикари ничего не смогут сделать киберу. Да и не станут пытаться что-либо сделать – побоятся. И поэтому голые руки ему не опасны. И, значит, на руки он может не реагировать. Он должен реагировать только на деревянное или каменное оружие. Конечно, мало шансов, что ра начнут бросать в машину свои каменные топоры. Но все же, кто знает, что может взбрести им в голову. Могут бросать просто камни. Пусть уж лучше киберы будут защищены и от этого. Итак – обыкновенное ограниченное силовое поле, отбрасывающее на несколько метров дерево и камень, которые угрожают безопасности машины. И ничего больше. И пусть любые руки спокойно касаются нашего кибера. Он не сделает им ничего худого. Он, как и прежде, будет по-детски беззащитен от них.

...В эти недели я мало бывал дома, потому что мы работали, не оглядываясь на время. Лишь один день не был я в лаборатории – тот суматошный день, когда мы с Бирутой перевезли наши немногие вещи из тесной и сумрачной каюты “Риты-3” в светленькую и чистенькую квартирку на двенадцатом этаже в только что законченной секции Города. Подошла, наконец, и наша очередь...

Бирута долго не распаковывала вещи, ходила по квартире, открывала и закрывала окна, выдвигала и вновь убирала в стену диваны и кресла, столики и тумбочки. Она забавлялась квартирой, как ребенок. Она настолько отвыкла от самого примитивного земного уюта, что мне невольно подумалось: какая-нибудь дикарка из племени леров, наверно, вела бы себя в этой квартире почти так же.