Джоан Виндж - Водопад грез

Джеби затих на руках у отца, отвечая словом или двумя на его вопросы. Уголком глаза я заметил, что Перримид смотрел на меня, словно понял, что я делаю. На его лице углубились морщины, и я не мог отвлечься, чтобы понять почему. Но он ничего не сказал, не велел легионерам налепить мне наркотик, чтобы заблокировать пси-способности.

Наконец под нами широко раскинулись четкие геометрические формы Ривертона, и флайеры пошли на снижение к конечной точке нашего путешествия: к Центру безопасности Тау.

Джеби тихо отдыхал, прижавшись к отцу, не двигаясь и не говоря ничего, все еще пребывая в сознании и хоть как-то контролируя тело. Он жалобно захныкал, когда мои глаза остановились на здании, узнавая его, и мое потрясение проникло в его мозг по связывающей нас нити.

Я отвел взгляд от окна, используя все свои физические чувства, чтобы оставаться сконцентрированным на нем. Мне требовался весь самоконтроль, чтобы мой страх не оборвал последнюю тонкую нить нашей связи. Флайер приземлился на территории Центра безопасности. Натаза встал со своего сиденья и поставил Джеби на пол, мягко придерживая его.

Чья-то рука грубо опустилась на мое плечо.

— Он уже обливается потом, лейтенант, — сказал легионер, развязывая меня и поднимая на ноги.

Фахд остановился передо мной и пробормотал:

— Скоро ты будешь обливаться кровью, урод. Джеби за моей спиной беспомощно заплакал. Я обернулся: мальчик выпал из рук отца, когда Фахд разрушил остатки моего контроля, а с ним угасла возможность Джеби контролировать свое тело.

Натаза опустился на колени, чтобы поднять маленькое дергающееся тело. Он прижал Джеби к себе.

— Джеби! — крикнул он. — Джеби! — Он снова взглянул на меня, в его взгляде читались вопросы, на которые я не мог ответить так, как ему хотелось бы.

«Джеби!» — крикнул я в мертвую, темную тишину, в которой не было и следа мыслей ребенка — никаких доказательств того, что все вокруг меня внезапно не перестали существовать. Даже зеленоглазый Фахд, стоящий передо мной с глупой ухмылкой, казался не более живым, чем прах моих выгоревших пси-способностей.

Снова посмотрев на него, я понял, что на самом деле не он, а я уже был мертвым. Он усмехнулся, решив, что такое выражение на моем лице — полностью его заслуга. Он заставил меня повернуться и повел с посадочного поля к зданию, не давая оглянуться. Я слышал, как становится все нетерпеливей и громче голос Натазы, пытающегося добиться ответа от сына. Я слышал бормотание других озабоченных голосов, голосов, которые были полны радости, когда мы улетали из монастыря.

Перримид внезапно оказался рядом. Из-за барьеров из шлемов он крикнул:

— Джеби… Что с ним случилось? Что ты делал?

— Я ничего с ним не делал, — зло ответил я. — Я говорил Натазе. Мийа пыталась объяснить вам, что это такое место! Монастырь. Я предупреждал его.

Перримид исчез из поля моего зрения, возможно, поспешив передать Натазе то, что я сказал. Я заметил, как их маленькая группа медленно движется по диагонали через поле, удаляясь. Натаза нес Джеби и был похож на человека, которому выпустили кишки.

На краю поля я заметил стоящие фигуры — возможно, мать Джеби и те, кого она привела для поддержки. Их не пускала на территорию центра еще одна группа легионеров.

Я в последний раз оглянулся на Джеби и увидел, как Натаза передал его в руки матери, как на ее лице горе и радость сливаются в одну немыслимую эмоцию, а затем окружающие заслонили мальчика от меня. Ветер доносил до меня обрывки их голосов, но я не мог разобрать слов. Джеби молчал. Ничего, кроме тишины в моей голове.

Перримид все еще смотрел на меня, когда легионеры втолкнули меня в отделение и дверь за нами закрылась. Я еще раз попытался распахнуть свой мозг, но было уже поздно: то, что еще недавно было со мной, исчезло бесследно. Мой мозг был пуст, как глубокий космос, он не отзывался ни на то, что осталось за нашей спиной, ни на то, что творилось рядом. Службисты, снующие по глухим, мрачным коридорам станции, с равным успехом могли бы быть трупами. Мне нужно было пространство и время, чтобы узнать, произошли ли с моими пси-способностями в монастыре какие-нибудь перемены. Но мое время вышло.

Боросэйж уже ждал меня в комнате без окон — комнате для допросов. Я вздрогнул, хотя удивлен не был. В его руке был тот же щуп, и та же улыбка на лице.

— Хорошо, урод, — произнес он. — Мы снова здесь. Давай просто продолжим с того места, на котором прервались. — Он кивнул головой на железный стул с ремнями, на котором я очнулся, когда в первый раз оказался тут. — На этот раз нас не прервут, ты слишком далеко зашел, доказывая, что я был прав насчет тебя. Я должен поблагодарить тебя.

— Твердолобый мешок гноя, — сказал я по-гидрански.

— Говори на стандарте, ты, дерьмо!

— Лопай меня, трупоед, — сказал я на стандарте.

Его лицо пошло пятнами. Он выставил раскаленный прут.

Я ринулся вперед и головой сбил его с ног, с трудом сохранив равновесие, и бросился бежать.

Но не успел я сделать и трех шагов, как легионеры догнали меня, оттащили обратно и окружили, пока Боросэйж вставал. Тяжело дыша, он поднял щуп. Фахд держал меня за волосы, придавив другой рукой шею, так что я почти задохнулся. Боросэйж разорвал мою одежду и вонзил в меня прут. Я застонал.

Фахд отпустил мою голову, чтобы я мог дышать. Я хрипло сделал несколько судорожных глотков воздуха, слезы боли выступили в уголках моих глаз. Я поднял голову, когда запах горелого мяса стал таким сильным, что тошнота почти прошла. Снова руки сомкнулись на мне, чтобы я не мог и двинуться, а Боросэйж снова поднял щуп. Я закрыл глаза, поток человеческих и гидранских ругательств полился из меня, я был не в состоянии сдерживать его.

Но обжигающая боль не обрушилась на меня. Не обрушилась…

Я открыл глаза, тело мое дрожало, зубы сцепились в ожидании боли. Боросэйж стоял поодаль, его рука с шипом спокойно висела. Каким-то образом между нами появился Перримид. Они оба смотрели на меня с выражением, в котором я не мог разобраться.

Перримид отвел глаза — не для того, чтобы избежать ненависти в моих глазах, а чтобы взглянуть на что-то в своей руке. Лекарственный мешочек Воуно. Должно быть, я уронил его, пытаясь вырваться.

— К-киссиндра? — выдавил я наконец из себя. — Воуно?

— Все еще в больнице, — ответил он.

Облегчение отразилось на моем лице: Живы. По крайней мере они живы. Но когда я снова взглянул на него, я вдруг понял, что было в его глазах.

— Она еле выжила после крушения. Если бы спасательная команда немного задержалась…

Я опустил голову, слезы побежали по моему лицу.

— Я виноват. Я так виноват…

— Я говорил тебе, что он за дерьмо, — сказал Боросэйж чуть ли не с удовлетворением в голосе. — Вот почему ДНО наняло тебя, урод? Совершать за него грязные дела? Убивать невинных людей для этих бедных преследуемых гидранов, которые настолько беспомощны, что не могут делать это сами?