Дэвид Вебер - Одинокий тролль

– Это довольно сложно объяснить, – ответила Леонова, взглядом поблагодарив Эстона за сдержанность. – Понимаете, канги очень торопились и, вместо того чтобы с нуля создать новое биологическое оружие, использовали то, что оказалось под рукой. Они приспособили к делу отвратительного мелкого паразита с Дельты Павлина. Это было даже не столько биологическое, сколько органическое оружие – и довольно страшное. В общем, зараза переносилась по воздуху бактериями, а затем росла и превращалась в многоклеточного паразита, похожего на земных. Он заселял дыхательную и пищеварительную системы и перемещался вместе с кровью и лимфой по телу хозяина. Сам по себе паразит вовсе не выглядит страшным – просто немного слизи, которая питалась своей жертвой, пока та не погибала от истощения или отказа дыхательной системы. Если же она не умирала от этого, то возникала болезнь, очень напоминающая рак… А если кому-то и с этим удавалось справиться, то паразит просто продолжал расти, пока не закупоривал артерии.

С точки зрения кангов, прелесть этой гадости заключалась не только в том, что она убивала столь разнообразными способами, но и в том, что они уже десятилетиями с ней работали. Они до мельчайших подробностей представляли себе ее жизненный цикл и изрядно потрудились над тем, чтобы заставить ее поражать только определенные виды ДНК. Этот паразит идеально подходил для Мидгарда, потому что на планете ДНК имелась лишь у одного вида живых существ – у людей. На самом деле биохимия жизни на Мидгарде не так уж сильно отличается от земной, если учесть, что речь идет о двух совершенно разных биосистемах, но мидгардские организмы состоят из другого набора аминокислот.

Поэтому канги приспособили своего паразита к новым условиям, ускорили темп его роста и забросили на Мидгард. Прежде чем мы успели понять, что происходит, все население планеты уже заразилось.

Леонова посмотрела на море. Выражение ее лица было таким напряженным, что Эстон, поддавшись внезапному порыву, придвинулся ближе и обнял ее за плечи. Это было не настоящее объятие и не любовная ласка: ему просто хотелось, чтобы она знала, что он рядом. Леонова улыбнулась, но глаза ее подозрительно заблестели.

– Все шло по плану кангов, – продолжала Леонова неестественно спокойным голосом. – Судя по описаниям, пандемия сопровождалась чудовищными страданиями. Может и к лучшему, что в большинстве случаев она убивала так быстро. Уровень смертности был примерно девяносто девять и восемь десятых процента. Из более чем двух миллионов человек в живых осталось лишь пять тысяч семьсот пятьдесят семь.

Но, – тут ее глаза неожиданно вспыхнули, и Эстон подумал, что улыбка Леоновой похожа на оскал разъяренной тигрицы, – канги-то надеялись на стопроцентную эффективность! Крохотное чудовище неожиданно мутировало, и незначительная часть бактерий не убила тех, в кого проникла. Для тех, кто выжил, паразит превратился в симбиота. И, кстати, внедрился в их хромосомы.

– «Симбиот»? «Внедрился в хромосомы»? Боюсь, что я не вполне вас понимаю, Мила, – с сожалением признался Эстон.

– На самом деле все просто. Моя масса около шестидесяти шести килограммов, а весы покажут не меньше шестидесяти восьми. Лишние два килограмма – это вес моего симбиота.

– Той самой слизи, о которой вы говорили? – без всякого выражения в голосе спросил Эстон.

– Именно. Хотя она уже не отличается такой жадностью, как первоначальный вариант. – Леонова безрадостно улыбнулась. – Можно сказать, это взаимовыгодное сотрудничество: она существует за счет моих дыхательной и пищеварительной систем, а взамен защищает свою среду обитания. То есть меня.

– И ваши ранения зажили так быстро…

– Совершенно верно. Симбиот собственными клетками затягивал поврежденные ткани и одновременно стимулировал нормальные процессы заживления. Он даже вывел меня из состояния шока, растягивая мои артерии. Он старательно заботится о моем благополучии – ведь без меня он погибнет.

– Боже мой! – пробормотал Эстон. В его голосе не было отвращения – одно лишь восхищенное изумление. Леонова улыбнулась снова – на этот раз более радостно.

– Жаловаться мне не на что. Симбиот выполняет и другие полезные функции. Он проник в мои хромосомы. У меня появилась пара дополнительных генов, причем доминантных. Кроме того, мой симбиот не слишком-то щепетильный гость. Он съедает все: бактерии, вирусы, все, что угодно. Точнее все, что не помечено «нашим» генетическим кодом. Из этого, разумеется, следует, что ни рак, ни даже обычная простуда меня не тревожат. С другой стороны, хоть я могу при необходимости питаться почти любой пищей, некоторых веществ симбиот не выносит. От них нам становится дурно. Например от алкоголя. Кроме того, в случае обширной травмы трансплантация была бы невозможна – ведь любые пересаженные органы, если только их не клонировать заранее, будут автоматически отторгнуты. А если бы у меня были врожденные генетические дефекты, то с этим абсолютно ничего поделать было бы нельзя: симбиот не позволил бы изменить генетический код. Даже неправильно растущие зубы мудрости могут стать неизлечимой болезнью: после удаления они очень быстро вырастают снова.

Она задумчиво покачала головой.

– С другой стороны, – добавила Леонова, помолчав, – симбиот, похоже, относится к старости так же, как к любой другой болезни.

– Вы хотите сказать, что…

– Я хочу сказать, что любой живой организм рано или поздно «забывает», как себя восстанавливать. Но не организм таких существ, как я. – Она криво усмехнулась. – Это одна из причин, по которой нормальные люди не слишком-то хорошо к нам относятся. Те, кто повежливее, делают вид, будто ничего не знают, но для нас придуманы разные клички. Из них «фусаилы» – от Мафусаила – самая невинная; другие гораздо хуже. Это легко понять: те, кто нас так называет, стареют и умирают, а мы – нет. Почему же им не относиться к нам со злобной завистью?

– Но я уверен, не все такие, – сказал Эстон.

– Не все… Некоторые нормальные мужчины видят в нас нечто вроде элитных производительниц, – мрачно сказала Леонова. – Мы не слишком-то плодовиты, и это, наверное, неплохо, потому что наши яичники постоянно регенерируются, и мыне утрачиваем с возрастом способности размножаться. Кстати, у нас чаще, чем обычно, рождаются близнецы. Все наши дети рождаются, имея своего симбиота, которого в свою очередь унаследуют их дети. По какой-то причине, которую мы еще до конца не выяснили, мы так же способны рожать детей от обычного мужчины, как и от мужчины с симбиотом. Поэтому некоторые обычные мужчины видят в нас средство обзавестись собственными «бессмертными» детьми.