Дэвид Вебер - Меж двух огней

И если это было верно в отношении дружбы среди обычного персонала флота, то это было в десять раз вернее для морской пехоты. Морские пехотинцы составляли часть орудийных расчетов, но у них была своя кают-компания, свои жилые каюты, собственные тренировочные площадки и собственный офицерский и сержантский состав. У них существовали особенные традиции и ритуалы, не очень понятные для рядового состава флота, но морские пехотинцы, казалось, были очень довольны таким положением дел.

Все это заставляло его задумываться, почему ганни Хэллоуэлл согласился помогать какому-то там Обри Вундерману, который не имел абсолютно никакого стремления стать когда-нибудь морским пехотинцем.

Обри полежал несколько секунд на мате, затем собрался с духом и, приподнявшись на локте, обратился к Хэллоуэллу:

– Старший сержант…

– Да, слушаю.

– Я, м-м, благодарен вам за то, что вы возитесь со мной, но…

– Выкладывай, Вундерман, – пророкотал Хэллоуэлл. – Мы сейчас не на ринге, так что тебе не будет больно, даже если действительно сделаешь какую-нибудь глупость, – добавил он с усмешкой, поскольку юноша замолчал, явно испытывая неловкость.

Обри покраснел и усмехнулся в ответ.

– Я только хотел узнать, почему вы это делаете, ганни.

– Я мог бы сказать так: потому что кто-то должен это сделать, – помолчав, ответил Хэллоуэлл. – А еще потому, что я не люблю таких ублюдков, как Штайлман, или даже потому, что я не хотел бы, чтобы на моей совести была жизнь парня, который только недавно начал бриться. Я полагаю, можно засчитать все причины, и любая из них могла бы послужить главным поводом для моего вмешательства. Но, честно говоря, настоящая причина в том, что меня попросил об этом Харкнесс.

– Но я думал… – Обри замолчал и пожал плечами. – Я ценю это, старший сержант, но я… м-м… думал, что главстаршина не очень ладит с морской пехотой, и… как это…

– … и наоборот? – со скрытым смешком закончил за него Хэллоуэлл и тоже пожал плечами. – Когда-то, пожалуй, ты оказался бы недалеко от истины, парень, но это было до того, как он одумался и женился на сержанте морской пехоты. – Обри от удивления широко открыл глаза, и старший сержант громко рассмеялся. – Значит он не говорил тебе об этом?

– Нет, – ответил Обри дрожащим голосом.

– Ну да, женился, и она – моя давняя подруга, мы вместе учились. Но я сомневаюсь, что большинство из нас, «бронецефалов», когда-либо действительно серьезно обижались на его пунктик. Видишь ли, Вундерман, у Харкнесса никогда не было к нам личной ненависти. Ему просто нравилось драться, и, выбирая морских пехотинцев, он просто не хотел трогать своих.

– Вы хотите сказать, что все те драки, которые каждый раз заканчивались для него разжалованием, были только ради забавы?

– Я никогда не говорил, что он умен, Вундерман, – ответил Хэллоуэлл, снова усмехаясь, – и как я слышал, примерно половина случаев его разжалования связана скорее с черным рынком, чем с драками. Ну да результат почти один и тот же. – Обри оторопело уставился на него, и старший сержант покачал головой, – Слушай, парень, ты уже должен был усвоить, как мои люди действуют, когда дело принимает серьезный оборот, и ты уже много работал и с Харкнессом, и со мной. Мне неприятно в этом сознаваться, но в бою Харкнесс чертовски хорош для звездоплюя. В теории он, заметь, не очень, но боец отличный, черт возьми. Думаешь, кто-то вроде него мог в течение двадцати лет нарываться на драки в барах, при этом не погибнув сам и никого не убив, если только это не делалось забавы ради? Сам подумай. Если бы он хотел причинить вред, кто-нибудь давно загремел бы в госпиталь, не говоря о случайных контузиях, швах и тому подобных прелестях…

Хэллоуэлл пожал плечами, а Обри задумался. Забавы ради искать повод для драки с большими, крепкими, хорошо обученными незнакомцами… Эта идея была абсолютно чуждой его сознанию, для него это было непостижимо. Все же он понимал, что ганни сказал чистую правду. Главстаршине Харкнессу просто нравилось драться (по крайней мере до того, как он исправился). И видимо, морские пехотинцы всегда об этом знали. Кстати, Хэллоуэлл выглядел даже довольным, когда сказал, что Харкнесс охотнее выбирал для драки морскую пехоту, а не флотских приятелей, как будто это был какой-то комплимент.

Раздумывая над всем этим, Обри осознал, что теперь стал лучше понимать Харкнесса, чем раньше. Ничего общего со Штайлманом. Энерготехник любил не драться, он любил унижать людей. И он не выбирал тех, кто мог дать ему отпор, он выбирал жертву . А Харкнесс любил поединок. Для него это было скорее соревнование, желание помериться силами с достойным соперником. Обри подозревал, что главстаршина, вероятно, страстно и отчаянно стал бы отрицать свои честолюбивые помыслы, но даже и это не делало их несуществующими.

А больше всего удивляло то, что Обри начал понимать: кто-то действительно может относиться к дракам как к развлечению. Сам он всегда выступал в спортивных командных состязаниях вполне прилично, но никогда не думал, что начнет заниматься боевыми искусствами. Он допускал, что и сейчас не занимался бы ими, если бы Штайлман не… вынудил его. Все же теперь, когда он начал чувствовать, что это такое, его больше всего удивляло как ему это нравится. С одной стороны, он добился, вероятно, лучшей спортивной формы, чем когда-либо, но и это было не главное. Он ощутил вкус к тренировке! И это важное ощущение пришло откуда-то изнутри, как результат полученных умений. То, чему он пока научился лишь показало, сколько еще надо узнать, и он решал теперь более трудную задачу, чем все, с какими он сталкивался когда-либо прежде, – однако это только усиливало удовольствие от достигнутых успехов. И уж с одним-то предрассудком ганни Хэллоуэлл и главстаршина Харкнесс справились: они убедили Обри в том, что случайный ушиб или растяжение связок – еще не конец света. Если Хэллоуэлл работал с Обри над техникой и основными стойками, то Харкнесс придерживался более простого стиля обучения, который, вероятно, объяснялся тем, что, в отличие от главного сержанта, Горацио был самоучкой. Он учил по собственной методике: лупил Обри, чтобы тот сообразил, как надо отлупить Штайлмана, используя все обретенные за время своей яркой карьеры хитрости, пока Обри не стал быстро и достаточно твердо парировать его удары. Методика работала.

– Ты должен помнить, – помолчав, уже другим тоном сказал Хэллоуэлл, как будто прочитал мысли Обри, – то, что мы с тобой сейчас делаем, или даже то, что делаете вы с Харкнессом, отличается от того, что тебе придется делать, когда ты столкнешься со Штайлманом.

Обри привел себя в сидячее положение и наклонил голову. Его глаза, потемнев, стали серьезными, а главный сержант слегка улыбнулся.