Дэвид Вебер - Война Хонор

– А Гарольд погиб в Силезии, служа на вашем корабле, и к тому времени Саманта и Нимиц уже стали супругами, – медленно кивая, сказал граф.

– Да, и только благодаря супружеству она после гибели Гарольда не покончила с собой, – мрачно ответила Хонор.

Глаза графа сузились от ужаса. Хонор почувствовала, что он все же не совсем верит в возможность самоубийства. Она вскинула голову и с вызовом посмотрела на него.

– Именно так обычно поступают древесные коты, лишившиеся своих спутников жизни, Хэмиш, – тихо сказала она. – Кончают самоубийством или… просто замыкаются в себе, умирают от голода или обезвоживания. Почти три стандартных столетия, до изобретения пролонга, позволившего нам жить так же долго, как и они, величайшей трагедией «принятия» являлось то, что, связав себя с человеком, древесный кот сознательно сокращал свою жизнь на десятилетия, а то и на целый век и даже больше. Однако тяга к человеческому мыслесвету заставляла их идти на это, несмотря ни на что.

Глаза Хэмиша заволокла тень: он задумался о жертвах, которые веками приносились во имя радости и любви. Хонор склонила голову и продолжила:

– Слияние супружества и «принятия» столь глубоко и сильно – во всяком случае, со стороны котов, – что потеря своей «половинки» вызывает такое внутреннее опустошение, что большинство из них просто решают не жить. Монро, кот короля Роджера, наверняка уморил бы себя голодом, если бы…

Она осеклась. Тот факт, что убийство отца королевы Елизаветы было организовано хевами, являлся тайной, известной лишь немногим. Хонор, как и Вильям Александер, входила в число этих немногих, они были посвящены в эту тайну одновременно. И оба тогда поклялись хранить молчание.

– Он наверняка уморил бы себя голодом, если бы на принца-консорта Джастина, – только Джастин не носил тогда титула, он был помолвлен с Елизаветой, но еще не вступил в брак, – не напал какой-то сумасшедший. Это произошло как раз в тот момент, когда Джастин пытался уговорить кота поесть. Эмоциональное потрясение и схватка с этим сумасшедшим привели Монро в состояние повышенной чувствительности, и они с Джастином оказались связаны. Только по этой причине Монро жив до сих пор. Так вот, ситуация с Нимицем и Самантой отчасти похожа. Насколько я знаю, они были единственной семейной парой, в которой у каждого был свой человек, и связь с Нимицем оказалась настолько сильной, что не позволила Сэм покинуть нас навсегда.

– Понятно.

Несколько мгновений Белая Гавань молча смотрел на Хонор, потом снова потянулся к Саманте, погладил ее пушистую спинку и тихо спросил:

– Ты была одинока и несчастна, да?

Маленькая изящная древесная кошка взглянула на него зелеными, как трава, бездонными глазами, потом повернулась к Хонор, выпрямилась и уселась на задние лапы, чтобы удобнее было изъясняться жестами.

Большой палец правой передней лапы коснулся подбородка, затем описал короткую дугу по направлению вперед, после чего Сэм подняла обе передние лапы, держа мизинцы кончиками вверх и параллельно друг другу на расстоянии в полсантиметра. Она несколько раз подряд свела мизинцы вместе, каждый раз возвращая в прежнее положение. Потом её руки расположились горизонтально перед грудью, ладонь к ладони, правая под левой, не касаясь друг друга. Сэм согнула пальцы и описала обеими руками два круга в противоположных направлениях.

– Она говорит, что сознание её было спутано, но одинокой она не была, – перевела Хонор, но тут лапы Саманты задвигались намного быстрее.

« Ты сначала выслушай, а потом скажешь, – приказали ей мелькающие пальцы. – Тебе больно. Ему больно. Мы с Нимицем чувствуем вашу боль. Нам больно не меньше, чем вам, но мы понимаем. Это боль двуногих, потому что все, кроме тебя, мыслеслепые. Твой Народ и мой Народ чувствуют по-разному. У вас есть причина, почему вы не можете стать парой. Но это ничего не меняет: когда не делаешь то, что тебе нужно, – болит сильнее. Когда он пришел, тебе было очень больно. Такая большая боль, что даже слепой может почувствовать, и он почувствовал. И тогда его боль стала намного, намного сильнее. Боль – ужасно, но когда очень больно, мыслесвет становится сильнее, и он стал сильнее. В первый раз почувствовала по-настоящему, не только сама, через тебя тоже, его мыслесвет меня притянул. Не планировала. Не хотела. Но теперь – это великолепно. Извини, что все стало ещё сложнее, но и хотела бы – не смогла бы это изменить ».

Лапы Саманты замерли, и она доверчиво заглянула в лицо Хонор.

Странно, что каждый из них жестикулирует с собственным «произношением», рассеянно подумала Хонор, но тут же упрекнула себя за то, что пытается укрыться за посторонними мыслями.

Она понимала, что человек, оказавшийся на месте Саманты (если, конечно, можно представить себе человека на её месте), почти наверняка не решился бы объяснить ситуацию Хэмишу в таких подробностях. Как утолить ту безнадежную тоску, которая терзала их с Хэмишем, как сделать невозможное возможным? У Хонор не было даже намека на ответ. Но если невозможное так и не станет возможным, то как сказать ему, что именно его боль, вызванная любовью к женщине, привлекла к нему Саманту? Ведь это может отравить принятие такой же болью и безнадежностью. Хонор ощущала мыслесвет Саманты и то переплетение эмоций, о котором она рассказывала Хэмишу и Эмили. Интуиция подсказывала ей, что узы принятия существуют независимо от чувств, которые она и Хэмиш испытывают друг к другу. Вовсе не причина страданий заставила сознание Хэмиша «засиять» для Саманты с новой силой – определяющим был сам факт существования сильной боли. Но Хэмиш обостренной восприимчивостью не обладал. Он не смог бы непосредственно это ощутить и поверить, что слияние с ним Саманты возникло совершенно независимо от связи Нимица и Хонор и не предопределено сложностями эмоционального напряжения между ним самим и Хонор. Саманта сумела разобраться во всех этих тонкостях. Возможно, от певицы памяти этого и следовало ожидать. Но Хонор, при всем своем опыте общения с древесными котами, была потрясена и глубоко тронута восприимчивостью кошки к чуждым ей человеческим правилам, понятиям и волнениям… а также ее решимостью уберечь Хэмиша от самых острых, мучительных ран, наносимых этими правилами.

Теперь и Хонор должна была защитить его. Отведя глаза от Саманты, она встретила вопросительный взгляд Хэмиша.

– Она говорит, что напряжение, в котором мы с вами находимся, настолько усилило ваш мыслесвет, что она увидела вас словно впервые.

– Правда?

Удивленный граф откинулся в кресле. На лице его появилась неуверенная улыбка, и Хонор остро ощутила сложное переплетение его чувств – горьких и радостных одновременно.