Джон Варли - Фея

— Сомневаюсь, что ты нашла бы нужные слова. Я лично не смог.

— Наверное, ты прав.

— А когда мы последний раз виделись, она все извинялась за то, что втянула меня в такую беду.

— И передо мной тоже. По-моему, она думала, что погибнет. Но как я могу ее винить? Откуда ей было знать, что… должно будет… случиться… — Робин приложила ладонь к животу. Казалось, ее сейчас вытошнит.

— Осторожней, — предупредил Крис.

— Неужели я даже с тобой не могу об этом поговорить?

— Тебя затошнило?

— Сама не пойму. Скорее я испугалась, что меня затошнит. Тяжело будет к этому привыкнуть.

Крис понимал, о чем она говорит, но придерживался мнения, что несколько месяцев спустя они об этой прощальной шутке Геи уже и не вспомнят.

Это разрешало одну загадку, но сама природа решения не позволяла кому бы то ни было его разгласить. Когда пришло время об этом задуматься, обоим показалось странным, что, несмотря на весь проделанный в Гее анализ и несмотря на весь опыт пилигримов, являвшихся к богине за исцелением, ни в одной книге не упоминалось о Большом Пролете. Причина оказалась проста. Гея не позволяла никому об этом рассказывать. Они не могли обсуждать и свои достижения, и чужие и даже заикнуться о том, что в обмен на исцеление им было предложено что-то совершить.

Крис не сомневался, что это самый надежно охраняемый секрет столетия. Как и несколько тысяч тех, кто с ним его разделял, Криса не удивляло, что никто так и не заговорил. Им с Робин, конечно же, было не удержаться от того, чтобы проверить охранную систему, о которой они узнали по возвращении в Титанополь.

Второй раз это проделывать уже не хотелось никому.

Гордости это в Криса, разумеется, не вселяло. Но ничего тут было не поделать. Гея обеспечила ему психологическую блокировку, достаточно гибкую, и он мог свободно разговаривать с Робин или с любым, кто уже про это знал. Но, попытайся Крис рассказать кому-то еще о Большом Пролете, о своих приключениях или о чужих подвигах в погоне за чудесным исцелением, он испытал бы боль столь невыносимую, что не смог бы выговорить и слова. Зарождаясь в животе, эта боль стремительно расходилась по всем мышцам подобно раскаленным докрасна змеям.

Никакой «клаузулы возможного отказа» тут не было — или, по крайней мере, так ему сказали. Про себя Крис точно знал, что проверять это не станет. Попытайся он записать свои впечатления, результат был бы тот же. В ответ на вопросы, касавшиеся запретных тем, он даже не мог сказать «да» или «нет». Допустимым ответом могло считаться «без комментариев». Еще лучше — «не ваше дело». Самым же безопасным было просто промолчать.

Система эта имела определенную привлекательность — для тех, разумеется, кто не стал ее жертвой. Насколько мог судить Крис, она действовала безупречно. Всем направлявшимся к Гее визитерам приходилось совершать поездку в капсулярно-лифтовом агрегате затем, чтобы от доков на внешней стороне обода попасть во внутреннюю часть. В процессе этой поездки визитеры погружались в сон, обследовались, а перед выпуском прочищались. Ни один обладатель любого запретного знания не мог покинуть Гею, не получив блокировки.

Крис прикинул, что лучше всего соблюдать максимальную осторожность в разговорах со всеми, кроме Робин, Вальи и других титанид. В Гее были еще люди, которые знали то же, что знал он, но сложно было сразу разобраться, кто они. Впрочем, если он сомневался, то мог получить предупредительный укол, едва раскрыв рот, чтобы заговорить о походе. Большего не требовалось. Одной дозы последствий гнусной обработки вполне хватало.

Набив один чемодан, Робин взялась за другой. Крис заметил, как она взяла маленький термометрик, задумчиво на него поглядела и швырнула в багаж. Он мог представить себе ее затруднения. Множество взятого ею в поход снаряжения приобрело сентиментальную ценность. А в довершение всего после их возвращения в Титанополь чуть ли не каждая титанида в городе желала взять Криса или Робин за пуговицу и преподнести в подарок какую-нибудь прелестную безделушку. На полках в доме у Вальи для размещения всего добра уже не хватало места.

— По-прежнему этого не понимаю, — сказала Робин, аккуратно заворачивая в папиросную бумагу изысканный набор резных деревянных ножей, вилок и ложек. — Нет, я не жалуюсь — разве только на то, что не представляю, как мне все это упаковать. Мне непонятно, чем мы заслужили такое внимание. Ведь мы ровным счетом ничего для них не сделали.

— Мне Валья худо-бедно объяснила, — отозвался Крис. — Мы вроде как знаменитости. Конечно, до Сирокко нам далеко, но тоже в своем роде. Мы ушли как пилигримы и вернулись исцеленными. Значит, Гея сочла нас героями. Стало быть, мы достойны даров. А еще — титаниды, конечно, до утра будут спорить, что нисколько они не суеверны, — но по тому, как нам удалось спастись, они заключили, что мы невероятно везучие. Вот они и надеются, что хоть капелька нашего везения перейдет к ним, если они будут с нами любезны. Когда все-таки наступит время Карнавала, везение им ох как потребуется. — Тут Крис принялся разглядывать свои ладони. — Что касается меня, то здесь еще одна причина. Назовем это пособием новичку или свадебным душем. Я собираюсь стать членом их сообщества. Вот они и хотят, чтобы я чувствовал себя как дома.

Взглянув на него, Робин открыла было рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыла. И снова принялась паковать вещи.

— Ты думаешь, я совершаю ошибку, — произнес Крис.

— Я этого не сказала. И не скажу, даже если бы и вправду так думала. А я так не думаю. Я знаю, что для тебя Валья. Или мне кажется, что знаю. Сама-то я ни к кому ничего подобного не испытывала.

— А вот я думаю, что ты совершаешь ошибку, — тем же тоном произнес Крис.

Всплеснув руками, Робин развернулась и принялась на него орать.

— Что ты несешь? С чего это я вдруг стала такой дипломаткой, а ты мелешь все, что тебе в голову взбредет? Черт бы тебя побрал! Я пыталась быть милой, но все, хватит! Могу тебе сказать — ты сам не уверен в том, что делаешь. Не до конца уверен. Во-первых, всю оставшуюся жизнь ты намерен бояться Геи, а во-вторых, ты еще сам не знаешь, как тебе понравится, когда Валья начнет приводить домой своих новых любовников. Ты только надеешься с этим свыкнуться — но не уверен, что сможешь.

— Можно мне извиниться?

— Погоди минуту. Я еще орать не закончила. — Но затем Робин развела руками, присела рядом с ним на койку и продолжила.

— Я тоже не уверена, не совершаю ли я ошибку. Трини… — Она яростно замотала головой. — Да, у меня на многое открылись глаза, и не все обстоит так скверно. Меня пугает, что из-за перемен, которые произошли со мной здесь, дома мне придется тяжело. И раз уж о доме, то я порой едва могу вспомнить, какой он. Мне кажется, я здесь уже миллион лет. Я выяснила, что многое, во что верят мои сестры, всего лишь досужие выдумки — и сомневаюсь, что сумею им об этом сказать.