Дэвид Герролд - Ярость мщения

Я ничего не ответил, просто ждал. Здесь было что-то еще.

Она похлопала меня по спине.

– Думаю, я могу. Давай? – Ее голос помягчел. – Мне кажется, мы можем что-нибудь придумать, правда?

– Как насчет того, чтобы я просто обнял тебя?

– Хорошо бы.

Мы замолчали. Все остальное было не важно. Это могло и подождать.

У нее была гладчайшая кожа.

Прикасаться к ней – наслаждение.

Я почувствовал себя юношей по имени О'Квинн, которого очень тревожило, есть ли отверстие в коже…

Спустя некоторое время я снова рассмеялся.

Лиз приподнялась на локте, другой рукой убирая волосы с лица.

– Что?

– Лимерики.

– Лимерики?

– Ага, лимерики.

Она недоуменно моргнула.

– Мне говорили, Джим, что ты ненормальный, но…

– Все правильно. Я ненормальный. Полностью затраханный. Я слышу голоса и галлюцинирую с тех пор, как три года назад на меня упал червь.

– Но тогда все сошли с ума. Это нормально, а потому не может служить оправданием. Почему лимерики?

– Сам не знаю. Я просто думаю лимериками. Она схватила мою руку и заломила назад пальцы.

– Почему сейчас?

– Ой! Хорошо, хорошо. Я вспомнил тот, что сочинил о тебе.

– Ты сочинил обо мне лимерик?

Я пожал плечами, испытывая нечто вроде смущения. – Да.

– До сих пор еще никто не посвящал мне стихи. – Лиз нагнулась и поцеловала меня.

– Мне кажется, что сначала ты должна послушать, а уж потом благодарить.

– Здравая мысль… – Ее глаза затуманились. Она подозрительно нахмурилась. – Что ж, давай послушаем твой лимерик.

– Ладно, только потом не говори, что я тебя не предупреждал.

Она снова заломила мне пальцы. Я зачастил:

– Почему на карнизе? – удивилась Лиз.

– Я не объясняю – просто сочиняю. Она хмыкнула.

– Почитай еще.

– Ладно.

Я прочитал о Чаке, который утку любил – такой был чудак, жареную и отварную, а больше всего заливную – и слезть с нее не мог никак.

Лиз посмотрела на меня пустым взглядом.

– Я не поняла.

– Ну, слезть с утки. Понимаешь, как в той шутке: «Ты можешь отпустить медведя?» – Ну?

– «Могу. Только он меня не отпускает».

– О. Это мило.

– Мило? – Я вздохнул. – Хорошо. Тогда попробуем другое: «А без утки кончал он в кулак».

Она изобразила ужас.

– «И однажды собрал он аншлаг».

– М-м. – Она помахала рукой, показывая сомнительность последнего варианта.

– Ладно, еще одна попытка: «Приправлял ее гарниром, еще теплым – из сортира, а майонез он делал…» В этот момент снова запикал телефон.

Лицо Лиз застыло.

Она потянулась и с испугом взяла аппарат.

– Тирелли.

Несколько секунд она внимательно слушала, потом лицо ее посерело.

– Она сделала это? Когда? – Лиз быстро села и включила свет, Я вопросительно посмотрел на нее. Она сделала знак, чтобы я молчал, и продолжала напряженно слушать. Лицо ее все мрачнело.

– Прямо сейчас? Неужели нельзя было предупредить заранее? О, даже так? У меня есть время принять душ?

Я не стал ждать. Скатился с кровати, прошлепал в ванную и встал под горячий, как кипяток, душ. Когда я вошел обратно в комнату, она говорила по телефону: – Он уже выехал? Хорошо, я встречу его внизу. Лиз положила трубку.

– Кого встретишь?

– Моего шофера. Собери мою одежду… – Она уже шла в ванную.

– Новую форму?

– Нет, комбинезон. У меня ночью вылет.

– Что происходит? – Я последовал за ней, надел на руку варежку и стад тереть ей спину – и ниже.

– Перестань, я спешу.

– Спешишь – куда?

– Я не могу сказать. – Она потянулась. – Увидишь по телевизору.

– Увижу – что?

– Десять минут назад указом президента столица официально перенесена на Гавайи.

– И ты везешь туда президента?

– О нет, у нее свой пилот, и они уже десять минут как в воздухе. Мне не сообщали приказ, пока корабль номер один Военно-воздушных сил не поднялся в воздух. – Лиз уже вышла из ванной и вытиралась полотенцем. – Сюда едет мой шофер. Вертушка заправлена и ждет.

– Кого ты повезешь?

Она не ответила. Просто покачала головой и прошла мимо.

Я последовал за ней в спальню и стал смотреть, как она одевается. Она быстро натянула комбинезон.

– Что происходит. Лиз?

Она выпрямилась и застегнула молнию. Когда она повернулась ко мне, ее лицо было пепельным. Неожиданно Лиз прижалась ко мне, она дрожала.

– Я не имею права говорить…

– Что?

– Тот болван, что звонил! В этом проклятом городе нет никаких секретов! Он сказал: «Не вздумайте сказать маленькому мальчику, с которым сейчас спите, куда ушла мамочка!»

– Я не маленький.

– Знаю. – Она шмыгнула носом и покрепче прижалась ко мне. – Ты правда любишь меня?

– Да, правда. – Я обнял ее так же крепко, как она меня. – Больше, чем кого-либо когда-либо.

Я зарылся лицом в ее волосы. Я любил ее запах. Так мы стояли долго.

– Мне пора, – сказала Лиз, не двигаясь.

– Знаю. – Я не отпускал ее.

– Нет, в самом деле. – Она отстранилась и посмотрела на меня. – Я не знаю, сколько буду отсутствовать. Ты будешь меня ждать?

Я кивнул.

– Понадобится все ядерное оружие, чтобы выкурить меня из твоей постели.

Лиз побледнела.

– Зря ты так сказал.

Она поцеловала меня. Крепко. А потом ушла.

Что происходит?

Я дошлепал до кровати и включил телевизор.

Всю стену заполнило лицо президента. Постаревшее.

– … Ясным и недвусмысленным свидетельством нашей готовности снова идти в бой. Сегодня вечером мы закатываем рукава и говорим: «Мы будем драться». При вашей поддержке, участии и благодаря вашим молитвам мы придем к неминуемому торжеству победы. Всем спасибо, желаю вам спокойной ночи.

Ее изображение медленно исчезло, и на экране появился комментатор.

– Мы передавали заявление президента Соединенных Штатов, сделанное пятнадцать минут назад. Для тех, кто, возможно, только что подключился, мы будем повторять заявление президента в течение всего вечера.

Я поднял телефон – и остановился. Мне некому звонить. Я отложил телефон.

Президентскую печать на экране вновь сменило изображение лица президента.

– Мои сограждане американцы, двадцать восемь месяцев тому назад, когда я вошла в этот кабинет – при трагических обстоятельствах, – я знала, что принимаю на себя огромную ответственность. Мы – самая великая нация на планете Земля, и мы переживаем самый опасный момент нашей истории.