Дэвид Герролд - Сезон бойни

– Привет, Шим, – произнесла Дуайн и помахала толстой рукой-обрубком. Ее голос напоминал хриплый свист, между зубами были неравные промежутки, а изо рта летели брызги слюны, когда она говорила. Она схватила меня за руку и больно стиснула. Ее ладони были теплыми и липкими. Мне захотелось выдернуть руку и вытереть ее. Я вопросительно взглянул на Лиз, – Дуайн подключена к шести компьютерным сетям общего пользования, трем военным и обоим коллоквиумам по заражению, – пояснила Лиз. – Как бы ты ни был хорош, Джим, считается, что Дуайн обладает способностями, которые делают ее более подходящей для этой операции.

По тону Лиз я понял, что она повторяет чужие слова. Генерала Уэйнрайта, наверное, или Данненфелзера. Хотя какая разница?

– Значит, я отстранен от операции?

– Если ты подашь рапорт о переводе, я его подпишу. Но я надеюсь, что ты останешься. – В ее глазах отсутствовало всякое выражение. Порой я не мог понять, о чем она думает. Сейчас наступил как раз такой момент. Я почувствовал себя брошенным.

– В каком качестве? – медленно спросил я.

– Помощника Дуайн.

Я снова посмотрел на Дуайн. Казалось, она рада находиться здесь. Хотя, черт возьми, она, наверное, рада находиться где угодно. Все дауны, которых я встречал, отличались неизменной жизнерадостностью.

– У меня н-никогда раньше н-не б-было п-помощни-ка, – гнусаво прошепелявила она, выговаривая слова медленно, почти мучительно. – Если я сделаю к-ка-кую– нибудь ошибку, н-надеюсь, вы п-поправите меня.

Потрясающе!

Наверное, моя реакция была слишком очевидна.

– Я не г-глупая, – сказала Дуайн. – Вам не нужно беспокоиться об этом. – Она постучала по проволочному шлему. – У меня п-памятъ девятого к-класса и п– пол-номасштабный м-мультипроцессор. Од-днажды я играла вслепую с т-тремя гроссмейстерами и у всех в-выиграла. Я справлюсь с этой работой. Мне известно о хторранском заражении больше, чем кому-либо на планете. Даже вам. Я все знаю о вас. Вы – Джеймс Эдвард М-маккарти.

Я держу все ваши отчеты в голове. Вы очень с-способ-ный. Надеюсь, вы согласитесь работать со мной. Некоторые люди чувствуют себя н-неловко, работая со м-мной, потому что у меня синдром Дауна и п-потому что я ношу этот аппарат; они не знают, как себя вести со мной – как с умной или как с недоумком, или и так и эдак одновременно; н-но я не думаю, что вы разделяете подобные п– предрассудки. Я надеюсь, вы б-будете видеть во мне только личность, п-правда?

– Э… – Я наконец высвободил руку из ее влажных сосисок. – Прошу меня извинить, но я… – Я посмотрел на Лиз. Она хмурилась. – Я не знаю, что и сказать.

– П-просто скажите, что останетесь. П-пожалуйста. Лиз кивнула, почти незаметно. Она тоже хотела этого.

– Даже не знаю. Я должен подумать.

Я знал, чего мне хочется – пойти, не обрачиваясь, к двери. Это было тщательно продуманное унижение, наказание.

Генерал Уэйнрайт, должно быть, заливался идиотским смехом, придумав это. Я почти наяву слышал его слова: «Мы покажем этому голубому янки-еврейчику! Если он захочет остаться в экспедиции, то пусть лижет зад дебилке. Ха! Он слишком гордый, чтобы остаться. А если он попытается уйти, его мамочка вывалит на него тонну своего дерьма. Да, сделайте это, Данненфелзер. Маккар-ти думает, что он мастак мстить? Погодите. Я покажу ему, что такое настоящая месть. Он хочет играть в игры? Вот пусть и поиграет».

И что скажет Лиз, я тоже знал: «Знаю, как это больно, Джим, но ты мне нужен. Ты нужен экспедиции. Покажи им, что ты выше этого. Не уходи. Именно этого они и ждут от тебя. Это попадет в твое личное дело, и они воспользуются случаем продемонстрировать всем, что ты не способен работать в коллективе. Не позволяй себе выказать свою злость…» Вот-вот, заткни вулкан пробкой.

Гродин что-то говорила, смущенно хихикая.

М-мне не сказали, что вы т-такой симпатичный.

Она и в самом деле покраснела.

– Э…

О Господи, ну почему я?

– Послушайте, м-м… вы здесь ни при чем, но сейчас я немного расстроен. Прошу меня простить.

Я взглянул на Лиз и беспомощно покачал головой. Самое время прогуляться вокруг квартала. Только едва ли найдется такой большой квартал, чтобы успели перегореть моя ярость и растерянность.

Лиз вышла за мной в коридор. Там маячили несколько секретарей и адъютантов.

– Джим… – начала она. Я поднял руку.

– Не надо. Я все знаю. Ты сделала все возможное, однако политические интересы и так далее, и тому подобное поставили тебя в безвыходное положение. Ты, конечно, могла бы настоять на своем, пойти к президенту, но тогда ты использовала бы все свои возможности и в следующий раз, когда тебе действительно потребовалось бы заступничество, могла бы получить в ответ затрещину. Мы должны разбираться, какая драка заслуживает того, чтобы в нее вмешиваться, правильно? Я прав?

По ее лицу я понял, что прав. Я почувствовал себя преданным. Ярость поднималась во мне как кипящая лава. И медленно я начал: – Я зад отсидел над этими инструкциями – чтобы каждый участник экспедиции был полностью подготовлен. У меня даже язык не поворачивается сказать, как бывает больно, когда тебя вышвыривают подобным образом. Я действительно зол. Мне хочется отплатить им той же монетой. Хочется убить кого-нибудь. Они не имеют права…

Я остановился, чтобы перевести дыхание. При этом поднял палец, показывая, что еще не закончил. И начал снова, на этот раз ровным, спокойным тоном: – Положим, я мог бы заявить, что это мелко с их стороны, но ты с таким же успехом ответила бы, что с майором Беллусом я поступил еще более мелко, так что, возможно, все честно. Но это не облегчает боль. Если я поступил правильно, ты должна была защитить меня, а не играть в очередную политическую игру. Сейчас ты ничего не можешь ни сказать, ни сделать, чтобы выдернуть жало.

Знаешь, что я собираюсь сделать? Я собираюсь пойти домой и разморозить один из тех бешено дорогих бифштексов, которые мы приберегали для особых случаев. И буду обжаривать его паяльной лампой до тех пор, пока он не станет именно таким, какой мне нравится – сырым внутри и с обугленной корочкой. Потом я сяду с ним и большим бокалом пива на балконе и стану смотреть на закат. Это очень символично – наблюдать, как заходит солнце над планетой Земля. Я собираюсь выяснить, сколько пива в меня влезет и сколько времени пройдет, прежде чем полегчает. Если уж довелось, почему бы не позволить себе позлиться от души? Лучше честно перекипеть, чем «выходить из процесса озлобления». И я собираюсь заняться этим в одиночку Мне доставит удовольствие быть самим собой, когда рядом никто не стоит и не подсказывает, что я должен делать, а чего не должен, как я должен поступать и почему. Слишком долго меня использовали. Слишком долго мною манипулировали. Теперь с этим покончено. Теперь все позади. Я рисковал своей задницей – мне. сказали спасибо? Меня наградили как эксперта? Нет – наказали за то, что я прав.