Дэвид Герролд - День проклятья

Я посмотрел на Лиз:

– Когда мы отсюда выберемся, я куплю вам самого большого из этих долбаных аризонских омаров. И поставлю бутылку самого лучшего вина, на какое хватит денег Но до тех пор не желаю ничего слышать о еде.

– Идет, – согласилась Лиз. – Если не случится ничего непредвиденного, вы угостите меня сегодня вечером.

– Правда?

Она кивнула.

– На карте погоды облака рассеиваются или, по крайней мере, становятся такими тонкими, что уже не фиксируются. Ночью был сильный ветер. Основной фронт прошел над нами в три пополуночи. Из Окленда сообщили, что последние облака разрядились над Сакраменто. Там насыпало пыли всего сантиметров пять – словом, ничего похожего на то, с чем столкнулись мы. К тому же есть вероятность дождя, и довольно большая. Метеослужба проверяет свои расчеты, но держу пари, что, как обычно, с неба закапает раньше, чем они успеют досчитать.

Я только хмыкнул в ответ. Даже если небо очистится от розовой пыли, проблем у нас не убавится. Как, например, выбраться наружу? Если над нами больше двух метров пыли, об этом и мечтать не приходится. Одна проблема тянула за собой другую. По собственному опыту я знал, что по глубоким сугробам мы не уйдем далеко и едва ли сможем расчистить посадочную площадку. Нет, им придется забирать нас прямо отсюда. Но как тогда транспортировать Дьюка?

Я приник к бутылке с водой, поглядывая на Лиз. Она задумалась, но мой взгляд почувствовала. – Да?

– Как мы вытащим Дьюка?

– Далеко же вы зашли в своих размышлениях.

– Вообще-то я зашел в тупик. Дьюк – самая сложная проблема. Если мы сумеем решить вопрос с ним, остальное пойдет как по маслу.

– Мне кажется, нам остается только сидеть и ждать помощи. Конечно, лучшим выходом был бы «Сикорский Скайхук». Он просто выдернул бы нас отсюда, если мы сумеем закрепить стропы.

– Тогда пусть подцепят нас за парашют, если, конечно, его не засыпало.

– А что, неплохая мысль.

– Спасибо.

– Жаль только – неосуществимая. – Лиз улыбнулась. – Вы не виноваты, все дело в «Сикорском». Он может выдернуть вертушку, но при этом поднимет столько пыли, что у него сгорят движки, и он рухнет прямо на нас.

– Может, дождь все смоет? Когда-то бабушка учила меня индейскому танцу дождя.

Вы же говорили, что вероятность осадков велика. Хотите, попробую вызвать дождь?

Лиз грустно усмехнулась:

– От дождя пыль превратится в грязь и, высохнув, затвердеет, как бетон.

– Но это же… сахарная пудра!

– Вы что, никогда не ели холодный пончик? Я вскинул руки:

– Сдаюсь.

– Больше конструктивных идей нет? – поинтересовалась Лиз.

– А может, сжечь все к чертям? – неуверенно предложил я.

– Да, это мысль, – весело отозвалась Лизард. – Вы с Дьюком доказали, что пудра горит, а вертушка тер-моизолирована, так что отличная духовка получится. – Она ухмыльнулась. – Любите мясо в собственном соку?

– Нет, не люблю. – Я взял фонарик и направил луч на стекло. – Интересно, как ведут себя в таких случаях на Хторре?

– По-видимому, не летают во время сахарных снегопадов.

– Потому что заранее получают штормовое предупреждение, – подыграл я Лиз.

– Могу себе представить, – сказала она. – Ожидаются перистые облака из сахарной пудры и кратковременные лимонадные дожди.

– Не лимонадные, – поправил я. – Цвет не тот. Скорее, с земляничным сиропом.

– Вы что, никогда не слышали о лимонаде розового цвета? – улыбнулась Лиз.

Я собрался парировать, но зашелся в кашле.

– С вами все в порядке? – встревожилась Лиз, когда приступ прошел.

Похоже, она не на шутку испугалась. Я слабо кивнул, еще не совсем оправившись от приступа.

– Немножко вашего розового лимонада попало не в то горло.

Я сумел улыбнуться, и она успокоилась.

– Довольно неприятная погода для лета, – задумчиво сказала Лиз, по– видимому стараясь меня отвлечь. – Интересно, какие у них зимы?

Я осторожно прокашлялся.

– Более холодные и влажные.

– А вместо снега сироп, да? Так, пожалуй, и калитку не откроешь.

Я задумался.

– А ведь вы недалеки от истины. Там все хоть для кого-нибудь да съедобно. Мы для червей – разновидность закуски. Наша планета – лишь один из подносов на шведском столе. Все зависит от того, давно ли они приступили к обеду. Может, как раз сейчас у них время десерта.

– Тогда в ближайшее время у нас появится возможность прикончить парочку червей… сладкоедов? Сладкоежек, – поправилась Лиз.

– Не исключено, тем более что они уже пришли, – медленно проговорил я.

– Как? Где?

– Повернитесь и посмотрите. По-моему, снаружи что-то шевелится.

В. Как хторране называют анализ мочи?

О. Стаканчик сока.

– Где? – спросила Лиз.

– Вон там, на верхней кромке стекла.

– Ничего не вижу.

– Смотрите внимательнее. Видите, что-то шевелится? Словно кто-то копошится в пудре.

Мы молча смотрели на стекло и ждали. Ничего не произошло. Спустя минуту Лиз сказала:

– Я ничего не заметила.

– Но я точно видел. – Я повысил голос.

– Разумеется, видели, – покорно согласилась она. – Когда вам что-то показалось в прошлый раз, вы сорвали конференцию.

«Пусть издевается сколько угодно»

– Но тогда я оказался прав, не так ли? Лиз пожала плечами:

– Редко кто не ошибается. – Что?

– Не обращайте внимания, – Она зацепила ногой приборную доску и развернула кресло спинкой к окну. – Если там что-то есть, мы скоро увидим это снова.

Я непечатно выругался и, схватив фонарь, кинулся в хвостовой отсек посмотреть на Дьюка. Судя по показани – ям, состояние не изменилось. Только он стал совсем се – рым. Я пожалел, что не довелось поучиться на каких-ни – будь медицинских курсах. Я был беспомощен.

– Эй!.. Полковник!

– Да?

– Вы что-нибудь смыслите в медицине?

– Немного.

– Идите сюда и послушайте. Дьюк как-то странно дышит.

Она подошла и, присев на корточки рядом с Дьюком, прислушалась. Потом улыбнулась:

– Он отлично дышит.

– Но эти хрипы…

– Не хрипы, а храп, – поправила Лиз. – Он спит.

– Вы уверены?

Она не отвела взгляд.

– Уж я-то знаю, как храпит мужчина.

– Ладно, спасибо.

Я подобрал фонарик и пошел к кормовому орудию. Здесь сахарная пудра казалась наиболее прозрачной. У меня до сих пор горело лицо.

Интересно, сколько еще потребуется времени, чтобы мы действительно начали задевать друг друга за живое? И сможет ли она разозлить меня до такой степени, что я убью ее? Мне стало страшно: не дай бог выяснить это. Я сел на сиденье стрелка, скрестил руки на груди и уставился в стекло.

Ну чего, в конце концов, добиваются эти женщины? Почему им кажется, что жизнь – постоянное противоборство с мужчинами? И еще удивляются: что это мужчины такие ранимые…