Алексей Гравицкий - Отдать душу

— Живой? — поинтересовалась она.

— Местами, — слабо отозвался Валентин.

— Погоди, — сказала жена со смесью жалости и раздражения в голосе, — сейчас кефира принесу.

Кефир не оказал того чудодейственного воздействия, какое ему приписывают, и Валентин провалялся на диване до обеда. Единственная мысль, которая все это время не давала ему покоя, была о диване. Диван казался грубым, сердитым ворчуном, обиженным и потому ощетинившимся на него. Валентин не заметил, как начал говорить с диваном, просить его стать чуть помягче, но диван, как нарочно, немилосердно всаживал ему в бока свои напряженные пружины.

Во время обеда Лена поинтересовалась:

— Ну, как спалось?

— Мерзко! — пробормотал Валентин.

— Пить надо меньше, — ехидно отозвалась Лена.

— Да при чем тут пить? Диван омерзительный.

— Ну вот, люди нам диван подарили, а ему, видишь ли, он не нравится. Дареному коню в рот не заглядывают. Ну скажи ты мне на милость, чем тебе диван не угодил?!

— Сердитый он, — пробормотал Валентин.

Лена уронила вилку, посмотрела на мужа ошарашенно, потом во взгляде появилось беспокойство:

— Валь, может, приляжешь, а?

— Спасибо, уже належался. И что ты на меня так смотришь?

— Ну…

— Может, ты думаешь, что я уже допился до чертей? Так нет!

— Да ну! — не удержалась Лена. — А чего тогда у тебя с диваном?

— И вовсе не у меня. Не веришь — иди и посмотри.

— И посмотрю!

— И посмотри!

— Ну ладно!

Разъяренная Лена подскочила с табурета и побежала в комнату, Валентин поплелся за ней. В комнате Лена долго смотрела на диван. Старенький, с углами, обгрызенными собачьими зубами, и непонятно-зеленой обивкой.

— Ну и чем он тебе не нравится?

— Не нравится, и все! Драный и сердитый, — упрямо повторил Валентин. Ему почему-то вспомнилось детство. Он с приятелем рылся у этого приятеля в ящике с игрушками и все время натыкался на мягкую обезьяну. У обезьяны была вырвана пуговица-глаз, и из «глазницы» торчал кусок ваты. Маленького Валю это зрелище приводило в ужас. Вата из драных углов дивана торчала точно так же.

Лена тяжело вздохнула, взяла иголку с ниткой и принялась за работу. В результате ее усилий вата, или чем там был набит этот диван, исчезла, а на месте дыр появились косые уродливые шрамы. Диван от этого менее сердитым не стал, но Валентин побоялся упоминать об этом вслух, а то вдруг и вправду за сумасшедшего примут.

— Так тебя устроит? — отдуваясь, спросила Лена.

— Вполне, — отозвался Валентин, хотя диван ему по-прежнему не нравился.

— Ну, вот и славно. Ты бы помог мне с вещами разобраться, а то валяешься целый день, а работы непочатый край.

Валентин стоял на кухне у раскрытого окна, смотрел вниз и курил. Внизу суетились маленькие люди, по периметру крохотного дворика стояли спичечные коробки машин. На разломанной за десять лет детской площадке бегали совсем уж малюсенькие ребячьи фигурки. Валентин затянулся, пустил в окно струю дыма. Десять лет здесь живет, а все удивляется, что с высоты семнадцати этажей мир кажется маленьким, съеживается в десятки раз.

Валентин затянулся в последний раз, затушил окурок и швырнул его в окно. Бычок уменьшался на глазах до тех пор, пока не превратился в точку, исчезнувшую в гуще кустов. Вот это полет! Как быстро и как долго! Чем бы еще швырнуть? Валентин подумал, что у человека, забравшегося высоко наверх, неминуемо появляется желание плюнуть вниз. Он высунулся из окна, воровато огляделся и плюнул. Еще один полет. Интересно, хотя занятие достойно дебилов. Кажется, чем-то подобным занимался слуга господина д'Артаньяна у Дюма.

— Валя! — голос жены оторвал от маразматического занятия. — Принеси мне, пожалуйста, ножницы.

Валентин нехотя закрыл окно и потопал в комнату. В абсолютно пустой некогда комнате помимо дивана теперь стояла небольшая стенка, пара кресел и журнальный столик. На стене над столиком висела картина. Эта картина была единственной в комнате вещью, которая не вызывала у Валентина негативных эмоций. Как это раньше делал диван, так теперь вся комната пугала Валентина. Он не любил сюда заходить, а если и заходил, спешил поскорее уйти.

Валентин залез в ящик стенки, начал копаться в его содержимом, но ножниц не нашел, как ни старался.

— Ты ящик перепутал, милый, — заметил женский непоседливый голосок.

— Спасибо, — поблагодарил Валентин и полез в соседний ящик.

— Валя! С кем ты там разговариваешь? И где ножницы?

Валентин замер, потом резко отшатнулся от ящика. Только теперь до него дошло, что первый раз прозвучал не Ленин голос. Валентин обернулся, но в комнате никого не было. Показалось, послышалось.

— Ни с кем, — закричал он жене. — Сам с собой.

— Значит, я никто? — непоседливый женский голосок звучал теперь обиженно. — Фи, какой ты противный, милый.

Валентин подпрыгнул на месте, обернулся — никого. Повернулся к стенке, потом снова резко обернулся — снова никого. Черт, совсем нервы расшатал.

— Дьявол! — пробурчал он себе под нос.

— Не ругайся, милый, — в голосе все больше сквозила обида.

Валентин завертелся на месте, внутри сидел страх, сердце колотилось, как ненормальное.

— Кто тут? — хрипло прошептал он.

— А кого ты тут видишь кроме меня? — удивленно произнес голос.

— Я тебя не вижу.

— Да вот же я, прямо перед тобой.

— Где? — Валентину показалось, что он сходит с ума, хотя чувствовал он себя как обычно, если не учитывать дикий страх.

— Милый, ты что, совсем ничего не видишь? Ну, тогда давай на ощупь.

Открытый ящик стенки с силой захлопнулся, хотя Валентин к нему не притронулся. Более того, захлопнувшись, он отдавил Валентину пальцы. Валентин закричал, на крик прибежала Лена.

— Валя, что случилось?

Валентин беспомощно открывал и закрывал рот, его колотила дрожь, а ко всему жуткая боль пронзала пальцы. Лена наконец увидела отдавленные фаланги:

— О господи, Валечка! Как тебя угораздило? Господи… Погоди, сейчас.

Лена умчалась на кухню за аптечкой, а Валентин снова услышал женский непоседливый голосок:

— Ну что, теперь ты меня видишь?

Валентин поднял глаза. Из стеклянной дверки посудного отделения стенки на него смотрело милое женское личико. Валентин судорожно развернулся, но в комнате по-прежнему никого не было. Валентин снова взглянул на отражение. Личико преобразилось в ехидной улыбке:

— Ну что, милый, чего пялишься? Нравлюсь?

Лена услышала грохот, стремглав бросилась к мужу. Когда она вбежала в комнату, Валентин валялся на полу без сознания.

В течение недели Валентин под любым предлогом избегал страшной комнаты. Лене он ничего не говорил, боялся, что примет за сумасшедшего. А может, он действительно сошел с ума? Нет, не может быть. Он стоял у окна и смотрел на маленький город, это всегда успокаивало его, но не теперь. Внутри него копошились страхи, что-то глодало и не уходило.