Север Гансовский - Шаги в неизвестное

Во-первых, нам обоим было трудно делать первый шаг, когда начинали идти. Было такое чувство, как если бы мы делали этот шаг в воде или в какой-нибудь такой же плотной среде. Приходилось довольно сильно напрягать мускулы бедра. Но потом это исчезало, и мы шли уже нормально.

Во-вторых, при каждом шаге мы немножко повисали в воздухе. Опять-таки, как если бы мы двигались в воде. Особенно это было заметно у меня, потому что я вообще обладаю подпрыгивающей походкой.

Я чувствовал, что со стороны напоминаю танцора в балете, который не идет, и совершает бесконечный ряд длинных и плавных прыжков.

Было похоже на то, что воздух стал плотнее. Казалось, в него налили какой-то густой состав, который оставил его как прежде прозрачным и пригодным для дыхания, но сделал гораздо гуще.

И, наконец, ветер. Как только мы начинали двигаться, возникал сильный ветер, а когда мы останавливались, он мгновенно стихал…

Выйдя на шоссе, мы обогнали двух пешеходов — мужчину и женщину. Мой товарищ — его звали Жора Бухтин, — обошел их стороной, даже спустившись для этого в канаву. Вообще, первое время он очень боялся всех неподвижных фигур, попадавшихся нам на пути.

За последним коттеджем поселка я свернул с дороги и подошел к кусту ольховника, чтобы сорвать себе прутик на дорогу. Я взялся за довольно толстую ветку и дернул. Ветка отделилась так легко, будто она не росла из ствола, а была просто приклеена к нему каким-нибудь слабеньким канцелярским клеем.

Я тогда попробовал отломать сук молоденькой, рядом стоявшей липы, и он тоже сразу оказался у меня в руке. Как будто он только и ждал, чтобы я пришел и взял его с того места, на котором он рос.

И все другие ветки тоже отделялись от липы без малейшего сопротивления. Я не срывал их, а просто снимал со ствола.

Выходило, что мир не только остановился — он изменил свои физические качества. Воздух стал густым, а твердые тела потеряли прочность.

Я мог бы очистить это деревце от ветвей с такой же легкостью, с какой девочки срывают лепестки ромашки, повторяя: «Любит — не любит».

На тропинке, ведущей к совхозу, — для сокращения пути мы пошли по тропинке — нам встретился велосипедист, которого свалил Бухтин, Велосипед лежал на траве, а молодой паренек стоял рядом, взявшись за плечо рукой. На лице у него было выражение боли и недоумения.

Конечно, он не мог понять, какая сила сбросила его на землю.

Оставив велосипедиста приходить в себя, мы двинулись дальше. Я увидел какую-то птичку в полете и остановился ее рассмотреть.

По-моему, это был щегол. Он висел в воздухе, потом делал медленный и довольно вялый взмах крылышками и несколько продвигался вперед. Вообще полет не представлял собой плавного движения, а ряд коротких вялых рывков.

Можно было взять птичку в руки, но я побоялся ее искалечить.

За лесом начинались поля зеленой озимой пшеницы и сенокосные луга, где сильно и приятно пахло клевером. Тут мы вышли с. тропинки на грунтовую дорогу. Я обратил внимание на то, что пыль, поднятая нашими ногами, висела в воздухе очень долго — так, что мы даже не могли дождаться, пока она уляжется.

Не стану описывать подробно все наше

путешествие в Глушково. Оно было, в общем, совершенно безрезультатным. Просто пришли в совхоз и убедились, что там все обстоит так же, как и в поселке.

Сначала мы шагали довольно быстро, потом у меня все сильнее начал болеть ушибленный о волну палец, и я захромал.

По воскресному времени в совхозе было совсем пусто. Ни возле механической мастерской, ни возле конторы мы не встретили ни одного человека. Только на скотном дворе у водокачки застыла какая-то фигура с ведром в руке.

Не знаю, зачем, но мы пошли к школе. Здесь возле одной избы стоял директор совхоза Петр Ильич Иваненко, полный блондин, одетый в полотняные брюки и полотняный летний пиджак. Окно в избе было открыто, оттуда высунулась женщина в платке. Они о чем-то разговаривали.

Женщина взмахнула рукой — очевидно, от чего-то отказываясь или что-то отрицая. Но, поскольку этот взмах был виден мне и моему спутнику как бесконечно долгий, нам со стороны казалось, что она хочет ударить Иваненко.

Это выглядело довольно смешно.

Петр Ильич застыл, широко открыв рот и подняв густые седеющие брови.

Жора, опасливо остановившийся в некотором отдалении от директора, показал на него пальцем:

— Обалдел!

— Почему — обалдел? — спросил я.

— А чего же он? — Жора кивнул в сторону Петра Ильича и разинул рот, передразнивая его.

Почему-то это меня разозлило,

— Вовсе он не обалдел, — сказал я. — Что-то случилось со всей землей. Какая-то катастрофа. Понимаете?

Жорж молчал.

— Что-то такое произошло, отчего весь мир замедлился. А мы остались такими же, как были. Или, может быть, наоборот…

Я произнес это «наоборот», не думая, и потом вдруг закусил губу.

А что, если в самом деле — наоборот?

Какая-то смутная мысль, какая-то догадка забрезжила у меня в голове. Я прикинул скорость волны на заливе, скорость мотоцикла и, наконец, положение солнца на небе. Мир замедлил свое движение, но в этой замедленности была своя гармония. Солнце, движение воды, люди — все замедлилось пропорционально. Я схватил Жоржа за руку и уселся на скамью у избы, заставив своего товарища сесть рядом. Потом я уставился на ручные часы, которые так и не снимал со вчерашнего вечера.

Целых пять минут — я считал по пульсу — я смотрел на секундную стрелку и наконец убедился, что она движется и что она прошла за это время одну секунду.

Секунда, и моих, хотя и приблизительных, пять минут!

И за эту секунду женщина, спорившая с директором совхоза, опустила руку, а Петр Ильич закрыл рот.

Выходило, что мир замедлился в триста раз. Или мы, наоборот, ускорились в той же пропорции.

Но на лице Петра Ильича, на лицах всех тех людей, кого мы видели с утра, не было никакого беспокойства. Никто из них не выглядел удивленным, испуганным, озадаченным. Все мирно занимались своими делами.

Значит, что-то странное и необъяснимое произошло с нами, а не с тем, что нас окружало.

При этой мысли я испытал немалое облегчение. Все-таки это разные вещи: предполагать, что опасность угрожает тебе одному, или думать, что ей подвергаются все люди, весь род человеческий. В конце концов, я и Жорж как-нибудь выкрутимся. Лишь бы со всей землей ничего не случилось.

— Это мы с вами стали ненормальными, — сказал я своему спутнику. — А люди остались такими же, как были.

Жора тупо смотрел на меня.

— Что-то нас ускорило, понимаете? Мы стали двигаться и жить быстрее, а люди живут нормально.

— Нормально!.. Сказал тоже! — Он недоверчиво усмехнулся и встал со скамьи. — Вот гляди. — Он шагнул вперед. — Я иду, а этот стоит. И рот разинул. (Петр Ильич тем временем опять начал бесконечно медленно раскрывать рот.) А ты говоришь «нормально».