Эдмонд Гамильтон - Рассказы. Часть 1.

– Погодите… – пробормотал он, моргая подслеповатыми глазками. – Да вы же один из тех парней, что недавно вернулись. Выходит, были на Марсе!

– Был, – мрачно подтвердил я.

Очкарик поглядел на меня с восхищением.

– Скажите, ну и как там, в небесах?

Самолет уже поднялся в воздух, и я видел в иллюминатор, как аризонская пустыня быстро уходит вниз.

– По-разному. Там все иначе.

Ответ, казалось, полностью его удовлетворил.

– Ясное дело, иначе, – кивнул он. – Вы, наверное, теперь возвращаетесь домой, мистер…

– Хаддон. Сержант Фрэнк Хаддон.

– Так вы домой, сержант?

– Нет, я живу в Огайо, а этот самолет летит в Лос-Анджелес, – объяснил я. – Надо встретиться кое с кем, прежде чем вернусь в свой городок.

– Замечательно! Надеюсь, вы славно проведете время, сержант! – просиял очкарик и подмигнул, словно желая мне обойти все калифорнийские бордели и выпустить пар после долгого марсианского воздержания. – Вы отлично потрудились и заслужили нашу любовь и уважение. Я читал, что когда ООН пошлет на Марс еще пару экспедиций, мы построим там города, наладим регулярные пассажирские рейсы и тому подобное.

Я усмехнулся.

– Вам вешают лапшу на уши, мистер. Мы можем с таким же успехом превратить в цветущий сад пустыню Мохаве, это куда ближе, да и обойдется дешевле. Есть только одна причина, по которой нам все-таки стоит осваивать Марс – это уран.

Похоже, очкарик не совсем поверил мне, но спорить не стал:

– О да, конечно, – сказал он с напускным энтузиазмом. – Я слышал, что уран очень нужен для наших атомных станций, но… но это не все, верно?

– Это все, – сухо отрезал я. – Во всяком случае, на долгое, долгое время.

– Но, сержант, в газетах писали…

Я закрыл глаза и слегка вздремнул, пока мой неугомонный сосед пересказывал газетные бредни. А когда проснулся, лайнер уже заходил на посадку.

Мы спустились по трапу, и очкарик прочувственно потряс мне руку на прощанье.

– Рад был познакомиться с вами, сержант! Вам здорово досталось там, на Марсе. Я слышал, что многие парни из Второй экспедиции не вернулись на Землю.

– Да, – сказал я. – Я тоже слышал об этом.

На меня вновь нахлынул холод ледяных марсианских пустынь. Я поспешил в ближайший бар, опрокинул двойной бурбон и только после этого почувствовал себя лучше.

Выйдя на улицу, я поймал такси и назвал водителю Сан-Габриэль. За рулем сидел толстяк с широким красным лицом.

– Будь спок, – сказал он. – Ты небось один из тех парней, что летали на Марс?

– Точно. – Я уселся рядом с ним.

– Здорово! – воскликнул он, с радостным изумлением глядя на меня. – Ну и как там, в небесах?

– Не поверите, но в полете мы просто дохли от скуки, – усмехнулся я.

– Понятное дело. – Он вырулил на переполненную машинами улицу. – Когда мне было двадцать лет, я воевал в Европе с немцами, во вторую мировую войну. Нас встречали в сорок пятом как героев, но, честно говоря, девять десятых времени мы валяли дурака, ни черта не делали. Похоже, в армии мало что изменилось с тех времен.

– Вообще-то экспедиция на Марс не была армейской, – объяснил я. – Организовала ее ООН, но нами командовали офицеры, и дисциплина строилась по военному образцу.

– Конечно, там ни черта не изменилось, – упрямо повторил водитель. – Не надо объяснять мне, приятель, что это такое. Вспоминаю, как мы с ребятами в сорок втором…

Я откинулся на спинку сиденья и из-под прикрытых век лениво смотрел, как мимо мелькают дома, утопающие в зелени. Солнце било в переднее стекло и казалось раскаленным, а дышать в салоне было почти нечем. Не так, конечно, как в Аризоне, но все-таки.

Таксист спросил, куда мне надо в Сан-Габриэле. Я достал из кармана пакет, выбрал письмо с надписью «Джо Валинез» и прочел водителю обратный адрес. И вновь спрятал письма в карман. Хотел бы я никогда не получать их!

Но что делать, если родители Джо Валинеза написали мне прямо в госпиталь? И девушка Джима, и семья Уолтера. Пришлось пообещать повидаться с ними. Я всю жизнь считал бы себя последним мерзавцем, если бы плюнул на все и махнул домой в Огайо.

Теперь, в машине, я предпочел бы оказаться мерзавцем, но ехать домой, в Хармонвилл.

Валинезы жили в южной части Сан-Габриэля, в квартале, носившем заметный отпечаток мексиканского стиля. Здесь располагалось множество лавок и одно-двухэтажных домишек с огороженными двориками. Все выглядело очень мило и аккуратно, особенно после намозоливших мне глаза калифорнийских коробок.

Я попросил таксиста подождать, а сам вошел в магазинчик. За прилавком стоял высокий смуглый человек со спокойными, немного печальными глазами. Увидев меня, он на мгновение замер, потом басистым голосом позвал жену. Обойдя прилавок, он с трогательной улыбкой пожал мне руку.

– Вы, конечно, сержант Хаддон, – сказал он. – Мы так вас ждали.

Из подсобки появилась его жена, на первый взгляд слишком старая, чтобы быть матерью такого безусого мальчишки. Приглядевшись, я понял – она постарела от горя.

– Принеси стул, – сказала она мужу. – Что стоишь – видишь, гость устал с дороги? Он же прямо из госпиталя…

Я сел и тупо уставился на ящик с консервированным перцем. Валинезы стали расспрашивать меня обо всем: и как я себя чувствую, и рад ли вернуться на Землю, и что там с моей семьей, и прочее.

Они были воспитанными людьми и даже не заикнулись о своем Джо, но по глазам чувствовалось – они жаждали моих воспоминаний о своем погибшем сыне, как манны небесной. Мне было чертовски неловко, поскольку я мало знал Джо. Его ввели в состав экспедиции только за пару недель до отлета. А погиб он первым – откуда мне было его знать?

Я не нашел ничего лучше, чем спросить:

– Командование написало вам об обстоятельствах его смерти?

Валинез печально кивнул.

– Да – что он умер от перегрузок, спустя сутки после взлета. Очень трогательное письмо, сержант.

Его жена вздохнула:

– Да, сочувственное и, нам кажется, искреннее.

Она пытливо взглянула на меня и добавила:

– Но вы можете рассказать нам остальное, мистер Хаддон. Все подробности. Не бойтесь причинить нам боль.

Да, я мог – если бы захотел, конечно. Все происшедшее сразу после старта настолько сильно впечаталось в память, что я мог бы хоть ежедневно прокручивать это, словно кинокадры.

Я мог бы рассказать этой милой чете все о взлете, который убил их сына. Длинной колонной мы подошли к ракете-4, печатая шаг, и без спешки поднялись по пандусу внутрь. То же самое происходило и у 19 остальных ракет, входивших в состав Второй экспедиции.

Я чуть «перемотал» пленку моей памяти вперед и увидел себя в отсеке 14, вместе с десятью другими парнями. Мы лежали, спеленутые, в гамаках, окруженные со всех сторон металлическими стенами, в которых не было даже крошечного иллюминатора. Каждый раз, когда на плато рядом с нами стартовала очередная ракета, нас подбрасывало, словно на спине необъезженного мустанга. Наконец очередь дошла и до нас. Раздался оглушительный грохот, и чья-то невидимая рука вдавила нас в гамаки так, что мы не могли вздохнуть. Кровь гудела в ушах, в желудке плясали таблетки, которыми нас напичкали перед стартом, а из-за металлических стен доносился чей-то громоподобный вой: «Б-р-роом! Б-р-роом! Б-р-р-роом!..»