Богдан Петецкий - «Рубин» прерывает молчание

— Очень, — объявил я с убежденностью. — Но старайся не дышать.

Ответ был к месту. Поблескивающая полупрозрачными чешуйками блуза обтягивала его широкий торс, как эластичный бинт, наложенный не обязательно опытной, но зато не лишенной силы рукой.

— Теперь ты, — буркнул он. — Ну! — обратился он к моему плаксе, — небольшой маскарад.

— Еще одна неприятность, — сказал я, — сбрасывая комбинезон.

Я стоял в одних плавках, держа перед собой клубок странного материала. Я осмотрел его со всех сторон, напрасно разыскивая какую-нибудь застежку. Я наткнулся на округлый, словно бы надутый ворот, но его задачей было плотнее охватывать шею. О том, что бы просунуть туда голову, нечего было и думать. В конце концов я высмотрел ручку, напоминавшую старомодный замок-молнию. Я дернул, и блуза внезапно напыжилась словно бы мелкими острыми раковинами. Это был не тот путь. В нетерпении я дернул сильнее. Треснуло, и блуза расползлась сразу на три части. Присматриваясь к их краям, в какой-то момент я машинально приложил их друг к другу. Они прилипли, как намагниченные, слившись в монолитный материал. Я понял, что блузу можно расстегивать или скорее раздирать в любом месте, а потом достаточно соединить отдельные части, чтобы все вернулось в нормальное состояние.

Я тотчас воспользовался этим открытием. Уже одетый, я снова попробовал потянуть за ту ручку, которую в первый момент принял за замок. Я услышал тихое шипенье как бы выходящего воздуха и заметил, что все чешуйки становятся дыбом, открывая кожу. Таким образом, вместо куртки на мне была не слишком густая сетка из открытых раковин. Я передвинул ручку в прежнее положение, и раковины тотчас же закрылись, издав тот же самый звук, что и перед этим.

Я развлекался этим странным замком с минуту, не пробуя понять, как это было устроено. Этот костюм, как говорится, продуваемый и плотный одновременно, несомненно был сделан очень изобретательно, однако показался мне немного черезчур хитрым и что-то слишком удобным.

Я еще раз разорвал блузу и надел пояс с излучателем, энергетическими узлами и аппаратурой связи. Ничего не вышло. Он раздул чешуйчатую ткань так, что это должно было привлечь внимание даже наименее наблюдательных жителей города.

Впрочем, когда я там уже окажусь, Мота и так не сможет говорить со мной. Не только из-за легкости пеленгации радиоволн, но и динамик, который мог зазвучать в самый неподходящий момент, тоже следовало принять во внимание. Глупостью бы было затыкать себе уши наушниками. Хватит, если в случае неблагоприятного поворота дел я сам успею предупредить его. Возьму один микрофон, установленный на коронке зуба, как это делается на Земле во время проведения сложных технических операций, когда руки должны быть свободны, а внешние условия не позволяют применять шлем.

Я вернулся в вездеход и удобно расположился в переднем кресле. Мота подумал немного, потом показал нашим Новым места сзади. Сам он сел около меня. Я понял, что он сыт по горло ездой в закрытой кабине. Я проверил телеуправление трансера и на секунду закрыл глаза.

— Не спи сейчас, — тотчас же услышал я, — может быть позднее, над рекой…

— Не сплю, — ответил я, не раскрывая глаз. — Едем?

Он не ответил. До меня дошел далекий шум: я подумал, что трансер начинает двигаться с места, и, возможно, что завтра в это же место и время все будут уже позади.

Проснулся я внезапно, словно под впечатлением какого-то толчка или звука. И в первую секунду я не очень-то понимал: где нахожусь. С левой стороны, едва на расстоянии вытянутой руки передвигалась какая-то бесцветная масса. Я услышал странные отзвуки, словно хлопанье, и быстро поискал взглядом Моту. Он сидел на свое место и не смотрел в мою сторону. Внезапно я почувствовал на лице холодные капли и опомнился.

Вездеход двигался по руслу мелкого ручья. С левой стороны, прямо из воды выростала вертикальная глинистая стена, высотой по меньшей мере десять метров. С правой тянулся ряд страусовых деревьев, на этот раз растущих плотно друг около друга. Кое-где они соприкасались не только своими кронами, но и стволами, образуя какой-то нескладный и плотный плетень. Дорога эта была, как говорится, замаскированная. Я подумал, что Наан и его пугливый компаньон первое задание выполнили на «пять», и почувствовал новый приступ раздвижения. Я оглянулся. Они сидели, как и прежде, по возможности в наиудобнейщих позах, какие им позволили связанные руки.

Я прошелся взглядом над их головами вдоль дороги, которую мы оставили за собой. Ручей тек по прямому руслу, по всей длине глубоко врезавшемуся в глинистый грунт. По виду неба я решил, что проспал примерно час.

Пространство перед нами начало светлеть. Берега сблизились, но в близкой перспективе обрывались, открывая залитую солнцем площадку, покрытую словно бы слоем серебра. Мы подъехали к реке.

— Сколько до города? — спросил я, устраиваясь поудобнее в кресле.

— Уже город, — уныло буркнул Мота.

Мы проехали еще несколько десятков метров, потом вездеход притормозил и подъехал к склону. Деревья справа кренились, угрожая упасть. Но в воде не было ни следа стволов. В противоположность видимости они должны были мощно укрепиться корнями в болотистом грунте.

Трансер опередил нас и остановился.

Пальцы Моты секунду неподвижно висели над пультом, наконец он решился, подвел машину еще немного вперед и установил ее под вертикальным обрывом, образующем в этом месте что-то вроде мелкого залива. Перед нами оставалось не больше, чем десять метров каменистого дна, после чего воды ручья делали резкий поворот, смешиваясь с ленивым течением реки.

На ее противоположном берегу раскинулся город. Куполообразные возвышения расступались, открывая приплющенные крыши, большей частью расположенные низко над землей, спутанные нитки коммуникационных трасс, белые, почти светящиеся стены. Над всем этим возносились стройные силуэты нескольких башенок, напоминающих обелиски или минареты, увенчанные луковицеподобными утолщениями. Подробности были неразличимы, река образовывала тут разлив шириной по меньшей мере полтора километра. О лучшем наблюдательном пункте мы не могли и мечтать. И не только наблюдательном.

— Дай бинокль, — попросил я, когда уже затих шум двигателей и вездеход застыл, втиснутый между глинистой стеной и кормой трансера.

— Зачем? — буркнул Мота. — Осмотришь все это вблизи…

Он, однако, подал мне то, о чем я просил, после чего тотчас же перелез на панцирь тяжелой машины и занял место под башенкой.

Я не успел даже пробежать взглядом линии побережья, когда в поле зрения показался странный, овальный парус. В тот момент он представлял для нас что-то несравненно более заслуживающее внимания, чем мягкие линии альфианской архитектуры.