Джек Уильямсон - Возрождение земли

Лора слушала в полной тишине, а ее собственное лицо стало мертвенно-бледным. Губы дрожали, Лора попыталась заговорить, но не смогла, только глотнула ртом воздух. Она слабо улыбнулась Кейси. Он обратился ко мне:

— Твой отец посоветовал мне не предупреждать поселенцев. Все равно они ничего не в силах изменить. Мы должны были только собрать частицу истории, которую теперь необходимо сохранить.

— Когда? — Лора пристально посмотрела ему в глаза. — Сколько осталось до столкновения?

Кейси мельком взглянул на часы на моем запястье.

— Сегодня 14 августа, — сказал он. — Катастрофа, по всем прогнозам, случится в полдень 17 августа по Кашмирскому времени. Здесь в эту пору будет почти полночь.

Мы сидели как зачарованные и молчали.

— Три дня, — покачала головой Лора. — Всего три дня. И о столь многом еще надо подумать. — Она пожала плечами. — Бессмысленно думать о чем-либо. Мне надо пройтись.

Мы с Пепом спустились вместе с ней. Мы бродили вдоль железной дороги, под ноги вздымались облачка черной сажи. Мы шли и молчали, как вдруг Лора переливчато рассмеялась.

— Мир прекратит свое существование через три дня! — Она снова разразилась смехом — почти захохотала. — Прекрасный заголовок. Любой, кто попробует напечатать такое там, дома, будет заклеймен Научником и получит жучка за высшую измену.

Пеп взял ее за руку, и дальше они продолжили путь вдвоем.

Кейси оставался на космолете и глядел на темнеющий горизонт, когда мы вернулись. Все вместе мы подготовили последнюю передачу на станцию: Лора продиктовала краткую историю колонии, Пеп рассказал о нашей встрече с Регентом и женщиной-брокером, специализирующейся на продаже управляемых осужденных. Кейси дал сухое описание своих чувств и ощущений, когда им управлял жук. В конце отчета я обобщил ситуацию, в которой мы теперь находились, и, когда взошла Луна, отправил сообщение.

Той ночью мы дежурили по очереди. Ничего необычного не заметили, пока на следующее утро Кейси не увидел размытое облачко дыма на железнодорожном полотне к северу от нас. Оказалось, к нам медленно приближается какой-то железнодорожный состав — неторопливо, будто даже с опаской. Он остановился, не доезжая нескольких миль до космолета. В бинокль мы разглядели с полдюжины вагонов, битком набитых чернокожими клонами в военной форме, а на завершающей платформе размещалась длинноствольная пушка. Орудийный расчет наводил ее в нашу сторону.

— Ну все, мы покойники, — вполголоса сообщил Пеп. — Если вздумают палить, нам крышка.

Стрелять визитеры не стали, зато навстречу нам выехала небольшая рельсовая тележка, на которой развевался бело-синий флаг Регентства. На тележке ехал светлолицый офицер. В движение тележку приводили два черных клона, тягающих рукоятки рычагов.

— Явились разделаться с нами. — Пеп с неожиданно радостной физиономией взглянул на Лору, а потом с озабоченным видом обратился к нам с Кейси: — Летим на Луну, пока не поздно.

— Торопишься, — возразил Кейси. — Мону я здесь не оставлю. Если хотите, летите без нас, а я пошел в уцелевший лесок на западе, проверю, там ли она. — Кейси посмотрел на меня. — Идешь, Данк?

— Пошли.

Я собрался: фляга с водой, пара сухих пайков. Лора заключила каждого из нас в объятия. Пеп пожал руки и пожелал удачи. Офицер на ручной дрезине пару раз пальнул из какого-то ручного оружия, когда мы пересекали пути. Пули просвистели над нашими головами, но мы, не обращая внимания, шагали дальше. Несколько миль ходьбы через поле пней, и мы вошли в стоящие, но уже неживые деревья.

— Видел бы ты, какими они были при жизни. — Кейси с сожалением покачал головой. — Величественные, даже какие-то священные, что ли.

Когда-то они действительно производили впечатление: прямые черные стволы толще фюзеляжа нашего космолета устремлялись в бесконечную высь — у меня шея заболела, так я прогнулся, чтобы разглядеть наверху густое сплетение мертвых ветвей, закрывающих небо точно черным кружевом. Толстый ковер несгоревшей листвы покрывал землю, наполняя воздух тонким приторным запахом разложения.

В тяжелой гнетущей тишине меня наполнило чувство трепета перед этим покинутым храмом, в который мы ступили, — храмом, построенным для поклонения какому-то умершему и позабытому всеми божеству.

Следов пожара здесь не оказалось, и я стал ломать голову, пытаясь понять, отчего же вымер лес.

— Они были разумны, — объяснил Кейси, — чувствовали и все были точно братья родные. Думаю, их даже можно назвать единым разумным существом. Даже покрытие почвы каким-то образом принадлежало к их числу. Можешь считать, что я свихнулся, но мне кажется, что лес умер от горя.

Мы шагали все дальше и наткнулись на череду деревьев, на которых все еще висели листья, хотя пожелтевшие и выцветшие. Пройдя чуть дальше, мы поднялись на возвышенность и вышли из этой мертвенной тишины, очутившись среди негромкого шелеста жизни: почву покрывал мягкий мшистый ковер голубовато-зеленого цвета, а в вышине переливались и светились жизнью яркие цветные кроны. И хотя погода стояла безветренная, до меня донеслось тихое пение в верхушках деревьев, а потом, в отдалении, высокая слабенькая нотка повела мелодию.

— Узнали нас. — Кейси приостановился. — Они помнят Лео.

Мы долго стояли там, слушая песню, которая становилась все громче и громче, пока не наполнила собой весь лес какой-то переливчатой мелодией, каких я еще не слышал. Музыка дарила переживания, мне прежде неведомые. На запрокинутом вверх лице Кейси застыло выражение экстаза — так глубоко тронула его песня леса.

Постепенно все звуки стихли, и в наступившей тишине мне стало больно и грустно от наполнившего меня чувства утраты и пустоты.

Кейси без тени улыбки поглядел на меня:

— Они знают о Моне, — прошептал он. — Они пытаются дотянуться до нее. Если мы подождем, то они попробуют привести ее сюда.

Мы стали ждать. Когда я спросил Кейси, сколько времени, по его мнению, ей потребуется на дорогу, Кейси лишь пожал плечами и сказал, что деревья не знают ни слов, ни цифр и что у них нет человеческого чувства времени. Вечером того же дня они запели снова, и я опять не смог уловить какого-либо смысла, хотя иногда у меня появлялось ощущение невыразимой грусти. Мы осушили флягу и прикончили сухие пайки. Когда начала сгущаться тьма, мы чуть прошли назад, чтобы собрать охапки огромных сухих листьев, годных на постель. Голоса деревьев замерли, и вокруг все стало неподвижно. Казалось, будто лес примолк и ожидает чего-то. Я напряженно вслушивался, пытаясь уловить хоть какие-то звуки — будь то голос Моны, грохот пушки с грузовой платформы или рев взмывающего космолета, что улетает без нас. Но я не услышал ничего.