Уолтер Уильямс - Бриллианты имперской короны (др. перевод)

В мозгу Мейстрала формировались схемы. Инструменты ловко двигались в его руках.

Раздался щелчок. Часть реликвии стала вращаться. Как только холод коснулся воздуха, мороз нарисовал тонкие узоры на гравировке.

Реликвия была открыта и отдана на милость Мейстрала.

Уверенные в своих снах, существа-метаниты в Зоопарке Пеленг-Сити вели свою медлительную жизнь, скользя по замороженному аммониевому морю. Хотя у них определенно имелся язык и ограниченный интеллект, лица, наблюдавшие за ними, не были уверены, признать ли у них существование подлинного интеллекта. Изолированные от внешнего мира, где они немедленно превратились в пар, существа ползали на скорости скольжения по их обиталищу, поглощая пищу и друг друга, порождая отбросы и новых индивидуумов. Их восприятие было ограничено звуком и прикосновением, и они были счастливы в своем замкнутом мирке, если не считать раздражающего контакта с забавными маньяками из внешнего мира.

Те, кто следили за ними по мониторам зоопарка, были бы немало удивлены, обнаружив, что метановые существа отказывают им в реальном существовании. Вместо этого метаниты были убеждены, что странные пульсации, направленные к ним из громкоговорителей, были формой согласованной галлюцинации, непроизвольного побочного продукта их собственных вибрирующих фантазий. На протяжении большей части своей истории метаниты вели длительную драматическую работу — строили возвышенную, замысловатую мозаику, абстрактную, как опера, страстную, как любовный роман, наполненную богами и чертями, юмором и философией, недоумением и странностью, и вся она сама себя комментировала и критиковала по ходу действия. Нескончаемая работа стала жить своей собственной сложной жизнью, повороты сюжета этого романа самым непредсказуемым образом возникали из, казалось бы, простейших драматических приемов, ростки нового проникновения в характеры с поразительной регулярностью прорезались даже у персонажей столь давнего происхождения, что их рождение совпадало по времени с рождением их создателей.

Попытки общения с метанитами в аммониевом море, казалось, были просто аспектами этого спонтанно возникающего нового проникновения. Это, заключили существа, — новая интенсивная форма галлюцинаций, и они начали долгую дискуссию о характере их собственного подсознания, недоумевая, откуда берутся такие мысли, дискуссию, которая (и по сию пору) не завершена. Объяснения графа Квика по поводу образа жизни Мейстрала слегка потрясли маленькую колонию метанитов; возможно, концепция «вора» могла быть включена в Великое Произведение, возможно, — нет. Концепция предполагала материальную собственность, которой у метанитов не было и которой они не смогли бы манипулировать, даже в том случае, если бы таковая имелась. Понятие собственности казалось по меньшей мере радикальными упражнениями в философии предположений. Подсознание метанитов, заключили существа, оказывалось на поверку более изобретательным, чем они предполагали ранее.

Нам не следует испытывать излишнего чувства превосходства. Физические горизонты метанитов могут быть ограничены, но их умственная деятельность более живая. Надо еще учитывать, как опыт метанитов может быть принят в качестве парадигмы нашего собственного опыта. Мы, как и существа, приближающиеся к нулевой температуре, живем, окружив себя концептуальными стенами собственного изобретения, и имя им — легион: религиозный скептицизм, идеология, собственность, Высокий Обычай — право же, Высокий Обычай — это намеренный отказ от некоторых форм опыта в пользу других, считающихся более возвышенными или достойными. Высокий Обычай, по крайней мере, признает свою ограниченность. Совокупность опыта, борьба корпоративного существования и вселенная… похоже, ни одно культурное или идеологическое здание не может хорошо обращаться с макрокосмом. У метанитов есть свои иллюзии, и они, кажется, вполне счастливы ими. Это больше, чем то, на что могут претендовать многие из нас.

У Пааво Куусинена возникло сильное ощущение, что он похож на существо, окруженное стенами, но не собственного изобретения, и он стал уже подумывать, а не были ли события последних дней на самом деле неким странным порождением его больного ума. Он был взбешен целым днем наблюдения за людьми, жившими, казалось, самой обыкновенной жизнью, — как, после прошедших нескольких дней все могли вести себя так нормально? В конце концов, Куусинен забросил свои наблюдения и отправился проводить вечер в отель. По крайней мере, это даст ему возможность принять ванну и переодеться. Его номер, казалось, был слегка удивлен его поведением — он не был в нем почти два дня.

Поднявшись, Куусинен заказал себе завтрак и стал сканировать компьютером номера в поисках развития дальнейших событий. Полиция оставалась в недоумении, Мейстрал оставался в номере у Николь, и — Куусинен навострил уши — Николь объявила, что Мейстрал будет сопровождать ее в этот вечер на прощальном балу в честь отбытия Диадемы. Куусинен порылся в оставленной ему почте, обнаружил приглашение в компьютерном хранилище и потребовал, чтобы его (а заодно и полоску магнитного кода, с помощью которой он пройдет через службу безопасности Диадемы) распечатали.

По крайней мере, сегодня вечером он будет иметь возможность на всех посмотреть. Возможно, их поведение ему что-то подскажет.

— Надеюсь, вы извините нас, лейтенант.

— Разумеется, мадам.

Лейтенант Наварр поклонился, обнюхал уши Николь и Мейстрала и вышел из гостиной Николь в ее будуар. Дверь за ним затворилась. Николь смотрела на Мейстрала сияющими глазами. Он улыбнулся:

— Новый роман, миледи?

Николь сделала гримаску:

— Я же сказала, что ты слишком хорошо меня знаешь, разве нет?

— Он ПРОВЕЛ здесь две ночи. Оставаться ему не было никакой необходимости — он мог уйти, не прибегая к маскировке, под своим собственным лицом. А теперь я застаю вас вдвоем, когда вы заканчиваете завтракать.

Николь взяла Мейстрала под руку и вздохнула:

— Он поразительный человек. У него необыкновенная память — он ничего не забывает. Ясность его воспоминаний — это потрясающе. И он действительно что-то делал, Дрейк. Спасал чужие жизни, рисковал собственной. Он делал все это, пока я совершала турне перед камерами. С ним все было по-настоящему.

— Желаю счастья, Николь.

Она рассмеялась:

— Спасибо, Дрейк. Ты знаешь, я очень рада видеть тебя целым и невредимым.

Мейстрал улыбнулся и поцеловал ее:

— Я счастлив быть целым, миледи.

— Заказать второй завтрак?

— Нет, спасибо, я уже поел.

— Вот. Садись рядом со мной.

Мейстрал подобрал какой-то факс и лениво пробежал по его строчкам, отдавая роботу: