Джон Ринго - Когда дьявол пляшет

— Она такая и есть, — сказал Мосович. — Я побывал там лишь однажды и не имею никакого желания вернуться.

— Я так понимаю, там очень много всякой живности, — усмехнулся Папа О’Нил и потянулся вверх, готовясь к подъему. — Любое действительно поганое место, где мне доводилось побывать — Вьетнам, Лаос, Камбоджа, Конго, Биафра, — можно описать теми же словами.

— Много, — согласился Мюллер. — На ней около миллиарда разных видов кусачих жуков, все размером с ноготь. И сорок миллионов видов лиан, чтобы путаться у тебя под ногами. И шестьдесят миллионов видов по-настоящему высоких деревьев, чтобы загораживать свет.

— И уйма послинов, — засмеялся Мосович. — Ну, было когда-то.

— У меня перед глазами вдруг отчетливо возникла деревня послинов, несколько пирамид и все такое. Я смотрю сквозь оптику прицела, правый глаз в окуляр, левый смотрит вокруг. Я знаю, что через секунду из двери появится послин, и я должна его снять. Затем гремят несколько взрывов и, понятное дело, пости выскакивает прямо на выстрел. Я снимааю его, и паару других, затем бого-короляа, и все океей. Я в зооне, работаю по цеелям. На мне инфракраасная накиидка, тепловоого следа неет, так что я в безопаасности, ответный огоонь никакой. Винтовка здороовая, скорее весего «Баарретт», и мне прихоодится несколько рааз подвигааться, потому что я лежуу на действиительно большой веетви, или на чем-то похоожем. Затем деерево, с которого я стреляяю, начинает деергаться, и я смотрю внииз и виижу, как вверх идут следыы от выыстрелов, и затем все пропада-ает в белой вспыышке.

— Вы меня подзуживаете? — тихо спросил Мосович.

— Нет, — ответила Элгарс. — А что?

Он посмотрел на побелевшее лицо Мюллера и подумал, не ответить ли прямо. Затем покачал головой.

— Не здесь и не сейчас, — сказал он. — Позже. Может быть. Я должен подумать.

— Это не единственное воспоминание, где я умираю, — пожала плечами Элгарс. — В другом я бегу, рука у меня обожжена, во всяком случае, болит, и я что-то несу, затем земля поднимается мне навстречу, и я умираю. И еще одно, где я стою по пояс в воде, стреляя с рук из ручного пулемета. И умираю. И еще одно, где я подрываюсь и умираю.

— А вы много умираете, — прокомментировал Мюллер со странным выражением.

— Да, — отозвалась Элгарс. — Игра закончена, приятель. Это происходит со мной постоянно. Практически каждую ночь. Здорово действует на нервы. Нелегко продолжать верить в себя, когда все время умираешь.

— Тетка-мозговерт мне про это не сказала, — проговорил Мосович.

— Это потому что когда видения начались, я сообразила перестать разговаривать с мозговертами, — пожала капитан плечами.

— Мне иногда снится, что я умираю, — сказал Папа О’Нил и сплюнул с обрыва. — Но это обычно взрыв и обычно атомный. Я часто вижу этот сон. Однако разговор свернул на хренову загробную тропу, а такой вести надо с пивом.

Он потянулся вверх, ухватился за ствол деревца, подтянулся и встал на краю скалы.

— Пора спуститься и посмотреть, не спалила ли Кэлли свинью.

Он повернулся протянуть руку Мосовичу. И тут затрещали кусты.

Послин-нормал явно прятался в кустах падуба. Сейчас он несся вниз по холму, держа копье на уровне плеча.

Папа О’Нил не стал возиться с висевшей на спине винтовкой. Вместо этого его рука рванулась вниз к кобуре пистолета и плавно взметнулась вверх, когда послин был уже в нескольких футах от него.

«Орел Пустыни» нацелился на точку чуть повыше выступа двойного плеча. Кость над плечом и само плечо защищали грудь послина, как броня. Но чуть выше и ниже имелись открытые места; место повыше соответствовало ключичному отделу человека, и кроме того, там проходил сосудисто-нервный пучок.

Папа О’Нил выстрелил один раз, затем крутанулся вбок стволом пистолета, отбив уже вяло удерживаемое копье. Послина пронесло вперед еще несколько шагов, и он рухнул с обрыва.

— Можно вставать, — спокойно позвал Папа О’Нил. Затем он вынул обойму, заменил ее свежей и аккуратно добавил патрон в использованную, пока послин кувыркался по склону и летел со скалы вниз.

Мюллер покачал головой и вытер лицо.

— Господи, приятно иметь дело с профессионалами, — прищелкнул он языком.

Элгарс восхищенно качала головой.

— Плевать, что им трудно пользоваться. Я могла бы просунуть руку по самое плечо в образовавшуюся в этом послине дыру. Я обязательно достану себе такой пистолет.

— Он не плох, — согласился Мюллер, хватаясь за деревце. — С другой стороны, уж больно шумный.

— Мы слышали вас там, на холме, — сказала Кэлли, когда четверка приблизилась к очагу барбекю. — Я удивлена, что вы его не разделали и не притащили ляжку.

— Скатился с холма, — расплылся в улыбке Папа О’Нил. — Чертовски не повезло, если хочешь знать. А куда все подевались?

— Большинство детей пошли вздремнуть, — ответила тринадцатилетняя девочка, пошевеливая поленья гикори. О завязала волосы в пучок и надела длинный передник для работы у огня. Пятна сажи на лице и руках вкупе с этим придавали ей облик средневековой служанки. — Считается, что Уэнди с Шари готовят внутри закуски. Но я сказала им, что времени хватает, и подозреваю, что они тоже отправились на боковую. Еще трудности были?

— Этот народ неплохо лазает по холмам, — сказал О’Нил. — Почти так же хорошо, как ты.

— Никаких проблем, — сказал Мюллер. — Но у меня есть вопрос: я слышал про людей, евших послинов, но…

Папа О’Нил выглядел несколько смущенно, а Кэлли чуть истерично засмеялась.

— Ага, он отведал одного, — сказала она. — Куски от нескольких, на самом деле.

— Вкус у них и вправду дерьмовый, — пожал плечами старик. — Они жесткие, они жилистые, они не становятся мягче при варке, и у них очень-очень противный вкус; хуже, чем у ленивца, а это уже о многом говорит.

— Вы ели ленивца? — спросил Мюллер. — Надо же, я никогда не встречал никого, кто их пробовал.

— Встречал, — скорчил рожу Мосович. — Я ел однажды. Если послины еще хуже, то они очень плохи. Сложно описать, насколько ленивец плох на вкус: наверное, можно сказать, что-то вроде задавленного опоссума, несколько дней пролежавшего на дороге.

— Вполне подходящее сравнение, — сказал Папа О’Нил. — Вкус послятины еще хуже. Я даже как следует сдобрил ее «нам пла», моего собственного рецепта, с добавкой «хабанеро», но вкус все равно пробивался.

— О боже, — засмеялся Мосович. — Тогда он ужасен!

— В конце концов я вычислил, что могу его есть, если обмажу его «беребере», — пожал плечами О’Нил. — Это дерьмо настолько острое, что никакого вкуса больше не ощущаешь; тайцы от него хлопаются задницей об пол.

— Дружище, где вы только не бывали, — засмеялся и Мюллер. — Я слышал про «беребере», но…