Рене Альберес - Рукопись, зарытая в саду Эдема

Из нас двоих Лилит всегда была более смышленой, но тут уж и я сообразил, что к чему. Ведь я читал газеты, смотрел телевизор, не затихавший ни на минуту, и до меня тоже дошло, что в любой день небо может сделаться источником смертоносного излучения. Не долго думая, я уселся в украденную Лилит машину, и мы помчались прочь, подальше от города. Небо по-прежнему было гнетущим. Оно сжигало нас, и мы об этом знали.

И вот как случилось, что я оказался избранником судьбы, которому на долю выпало вскоре стать единственным живым мужчиной на земле. Мне, рядовому бухгалтеру, так ничего и не понявшему в мире, где я жил в 1983 году, мне и никому другому вдохновение, счастливый случай и редкостное прозрение внушили мысль о заброшенном свинцовом руднике, на котором трудился раньше мой отец. Конечно, в крупных городах были убежища со свинцовым покрытием, но туда допускали только ученых, да и эти убежища оказались заполненными до отказа. И лишь свинцовый рудничок близ Кастельнодари помог мне два года назад спрятаться от всепроникающей радиации... Мир сошел с ума, если единственное свое спасительное укрытие он приберег для ничтожного конторского служащего...

Мы без задержки добрались до деревни, где и теперь еще жила моя мать; она сердилась на меня из-за того, что я три года не слал ей денег. Бедная мама! Электрические фонарики, рис, канистры для воды, консервы: буквально за час она собрала их из своих запасов и дополнила тем, что смогла раздобыть после похода в деревенскую лавку. А потом мама отказалась спуститься с нами в шахту, ведь я брал с собой Лилит, ведь там умер мой отец... Я принял это как должное и, забрав продукты, ушел без нее... Небо наступало на землю, давило все тяжелей, мигрень усиливалась...

Семьдесят два дня провели мы с Лилит в заброшенном руднике. Мы расположились в галереях, откуда поднимались иногда к свету, однако выходить на поверхность не смели. Небо пламенело и багровело; Лилит сказала, что атмосфера земли отравлена и скоро все люди умрут.

Не буду подробно рассказывать о гибели Лилит, не хочу про это вспоминать. Она достойно венчала нашу цивилизацию: была существом пленительным, лукавым и дерзким. На семьдесят третий день солнце у выхода из шахты еще отливало багрянцем и тридцать метров свинцовой руды едва способны были защитить нас от рассеянного в воздухе излучения. Земная жизнь оказалась обреченной на вымирание. Запасы еды у нас подходили к концу, и мне стоило большого труда урезать Лилит паек до одной ложки риса в день...

Меня не обременяли ни культура, ни воображение, ни амбиции, поэтому я и смог больше двух месяцев проваляться в галерее рудника: думать я не умел, а, значит, работа ума никогда бы не привела меня к безумию. Но Лилит, пылкая Лилит рождена была в многоцветье праздничных огней, которыми так славились ныне отравленные и опустошенные города. За время нашего заточения не раз ее захлестывало отчаяние, тогда мне приходилось держать ее, чтобы она не устремилась навстречу багровым небесам, туда, где догнивало сокровище ее души - городская цивилизация.

Однажды на рассвете она сбежала. Слишком поздно я в сотне метров от себя услышал ее надрывный крик. Позабыв про радиационные ожоги, от которых так долго таился под землею, я бросился к ней напролом через заросли, подступавшие к руднику. Только к полудню я разыскал Лилит на дороге, ведущей к обожаемому ею городу. Лилит умерла не от лучевой болезни, ведь иначе мне тоже не удалось бы миновать смерти. Она не вынесла накала собственных страстей на пути к пепелищу той цивилизации, без которой не мыслила своей жизни...

Возвращаясь в деревню после похорон Лилит, я еще несколько часов подвергался облучению. В своем родном доме я не нашел никого. В других местах я видел издалека трупы и старался их обходить. В подвале бакалейной лавки оставались сахар, мармелад, консервы; вместе с несколькими бочонками родниковой воды я увез все это с собой на грузовичке, который, естественно, был на ходу, как и до катастрофы.

Еще сто сорок дней провел я в шахте, поднимаясь время от времени наверх, чтобы взглянуть, какого цвета небо. Когда оно снова стало голубым, я еще немного выждал, а потом отправился в дорогу на том самом грузовичке, что поджидал меня у входа. Ни один зверек не пробежал по земле, ни одна птица не мелькнула в воздухе. Травы и посевы погибли, но, внимательно всмотревшись, я приметил две-три живые почки.

На пути мне встречались пустынные, безмолвные города и селения. Я брал там продукты -рис, хранившийся в подвалах, не был заражен - и менял машины. Так я одолел около тысячи километров. Людей нигде не было. Я обосновался недалеко от Монпелье, в старинном продовольственном складе: этот склад забит был продуктами и к тому же расположен за городской чертой. Давно уже я носил с собой допотопный приемник на батарейках, но он ловил только случайные шумы и не принес ни единой весточки от людей.

Однажды я увидел в небе самолет устаревшего образца. Размахивая простыней, я выбежал в поле, но с самолета меня, наверно, не заметили. Тогда из натянутых полотнищ я смастерил на лугу гигантский сигнал бедствия из трех букв. ...Два человека, спустившиеся из вместительного вертолета, знаками запретили мне приближаться. Перелет я совершил в отдельной кабине, где нашел отпечатанное обращение. В нем сообщалось о Центре, куда мы летели, а мне предлагалось подробно описать, как я сумел избежать смерти, какой образ жизни вел до войны и какими болезнями болел. По прибытии меня поместили в подземную бетонированную камеру с запасом продовольствия и водопроводным краном.

Центром оказалась лаборатория физических и биологических исследований, которую построили в Оверни перед самой войной, чтобы создать ученым особенно благоприятные условия для работы. Когда в первую же неделю военных действий гелиевые бомбы отравили атмосферу Земли, некоторым из этих ученых удалось найти себе убежище в помещениях для физических опытов, расположенных на уровне моря; по окончании боев в бункерах укрылась горстка военных.

Все они получили смертельную дозу облучения и поэтому заботились не о собственном выживании, а о спасении человечества как вида.

Сразу после выхода из своих укрытий они принялись прослушивать эфир во всех диапазонах волн. Так им удалось отыскать друг друга: в Европе уцелели 57 ученых и 130 военных. Они решили объединиться в отлично оснащенном Центре научных исследований, который по меркам Европы располагался на достаточном удалении от очагов атомного удара. Тогда же они подобрали около 50 крестьян из разных стран, сумевших спастись, скрываясь в пещерах. Приемники окончательно замолкли после того, как несколько недель продержалась связь с пережившими катастрофу в Аргентине, Маньчжурии и на Борнео. На планете могли уцелеть некоторые незначительные группы людей, но если они не додумались до связи по радио и не сумели этой связью воспользоваться, то они, судя по всему, не способны были бороться с болезнями, вызванными радиацией.