Александр Тюрин - Большой пробой

– И правильно. В гости я вас отвезу и лотерейный билет подарю. Через месяц заслуженно выигранный «форд-перун» будет стоять у вашего подъезда. Постоит пару дней, потом и его сопрут. Опять никаких проблем. Ну, цепляйтесь за меня.

Торн повернулся и походкой негритянского баскетболиста направился на стоянку. Конечно, поглядывая задней микрокамерой на нее – подрыгалась на месте, потом побежала следом. Леди в минус третьей степени, но все же человечек. А ему полезно общаться. Преодолевать замкнутость узлов, производить стыковку и тренировку каналов связи, чтобы не было коллапса пси-мембраны. Чтобы не стать человекодырой. Врачи не зря советуют.

Торн, не оборачиваясь, нырнул в уютную раковину локомобила и приглашающе взмахнул второй дверцей.

– Выиграли или сперли? – она ткнула пальчиком в капот. – Утюг-то ничего.

– Среднее между. Заработал.

Она влезла и затерялась в кабине. Двери сложились, как крылья, плавно и быстро. Машина мягко встала на магнитную подушку и набрала ход. Губы у девицы вдруг раскатались.

– Едрить твою налево. Что же я себе наделала. Сейчас завезешь меня на какую-нибудь помойку, пустишь мне подлеца и головушку завинтишь получше. А граждане подумают, кукла сломанная валяется, и мусором забросают.

– Это было бы разумно, отправить парашу к параше, – начал плести Торн. – Хоть я интересный мужчина, но интимная близость с вами неуместна. Меня дома королевка ждет, раза в два выше, раза в три толще.

– У тебя аппаратура содействия дамам тоже в три раза больше?

Быстро распоясалась артистка. Такие на всю жизнь эмбрионами остаются.

– Я тебе в порядке непротивления половому созреванию разрешил дуреть, но в меру, не на второй космической скорости.

Она приникла к бортику.

– Ай, мамань. Этот тип на меня уже рычит. Дяденька, выпусти меня отсюда. Я больше не буду варенье из шкафа таскать.

Дмитрию Федоровичу стало тоскливо от ее страха. Он перебрался на занудно-доброжелательный тон старого геморройника.

– Ага, варенье. Читай портвейн розовый. Не придавай себе такого значения. Я бы и крысу подвез.

– А адрес-то чего не спросил? – недоверчиво спросила она.

– Все делаем, как джентльмены, степ бай степ. Вначале в центр вырулим, где пирамиды. По окраинам-то квартирки старые, мелкие. Живет там народ протекший из провинции, жмотистый, известное дело. Не до гулянок.

– Народ там страдает, – согласилась она, – от обжорства. А мне действительно в центр. Парамонова, блок «А». Поздравляю с сообразительностью. Только не помогай кому попало, а то станешь цыпленком от истощения и попадешь в суп.

Локомобил въехал с третьего яруса радиальной магистрали на эстакаду тридцатого этажа пирамидального дома по улице генерала Парамонова. Взлетела дверца.

– Ну, шуруй, канареечка.

– Канареечку, кстати, Аней зовут, – глаза у нее уже заиграли. – Слушай, Димон, мне же надо что-нибудь конкретное вспоминать, плача в девичью подушку. Выдели еще двадцать минут, проводи барышню до хаты.

– Я понимаю, это тебе для весу. Тебя там кто-то не так держит. Ну, а мне прок какой?

– Дмитрий Федорович, экое личико у тебя стало – тупое, жадное. Не ты ли совсем недавно хотел быть статуей «Мыслителя». Тебе ж только зайти, сказать: «Эх, ребята, скучно живете, хоть и проказники», приятно оскалить череп, как ты умеешь, и выкатиться. А я через щель в окне твой утюг покажу, чтоб удивлялись. Мной, конечно, за клейкие способности.

Пожилой жеваный алкаш в тельняшке, по повадкам хозяин квартиры, представился вошедшим: «Я моряк, – и недвусмысленно ткнул пальцем, – а вы гальюн для меня». Вскоре он, правда, покаялся: «Нет, это я сортир, и нет мне прощенья». Сути он был адмиральской, потому что имел зал с колоннами, где располагался зверинец. Молодые особи, бывшие люди, подпрыгивали, вертелись, забивались в угол, обнюхивались, чесались, выли, рычали и спаривались. У некоторых были длинные клыки и когти, у других шерсть, у третьих хвосты, в общем, кто во что горазд. Гены активизировались и оперировались без страха и упрека. У некоторых на заднице были зеркальные поверхности, в которых они хотели отразить лица товарищей. Хавали они всякую дрянь – от сырого мяса до жареных жуков.

– Где тут будущие папаньки твоих будущих детенышей? – осведомился Торн.

– Я со скотиной не пасусь. Здесь, в основном, козлы и свиньи. Пара макак. Мухи непременно, вон слизывают с пола. Как же без них. Волков, конечно, ни одного. Бомжей сейчас гоняют по подвалам. Да и они больше придуриваются. Только у вожаков на этом деле настоящий заскок. Им кажется, что они совсем дикие, неприрученные. Вот такие могут и сшамать зазевавшуюся студентку. Сядут в кружок, выговориться ей дадут, повоют, как на Луну, но обязательно сожрут.

– Это серьезные мембранные нарушения, – сказал Торн, удивляясь ее веселости, – их лечить надо.

– Я и говорю, заскок. Только вот искрозадые могилкой лечат.

Торн не мог назвать себя прямо, поэтому пошел в обход.

– А вон там совсем застывшие и заросшие. Лениво жуют и плюют на ковер.

– Хозяева леса, лешики и бабки-ежки. Тоже придурки. «Хочешь, сделаю бурю? – Бурю не хочу, давай конфету». Но медитируют на тему леса и болота, эти поталантливее.

Какой-то тип стал обнюхивать ботинки Торна и был отогнан пугливым пинком.

– Сюда бы пару профессоров по мембранистике, чтоб восхищались слипанием пси-мембран и измеряли вектора напряженности.

– Пиндылы, – фыркнула Аня. – Плевала я на вашу науку, товарищ ученый, даже если ты на ней бабки заколачиваешь. Даже если у тебя и твоих друзей звезда во лбу горит. Это все Парамонов с Кирпиченком придумали, чтоб лохматые мозги стричь…

– Что ты мелешь? – возмутился Торн и хотел было рассказать про расползающиеся жирными кляксами пси-мембраны ведьмаков; про окольцовывания, пробои и захваты мембран у невинных жертв биопольного насилия; про то, как патологические мембраны увеличивают сопротивление в электрических цепях и наводят токи Фуко. Уже начал, но и на свое запястье глянул. Встроенный в часы индикатор биоволновой агрессии мигал изо всех сил. Враг уже был рядом под стенами, ломился с тараном в ворота. Левая квазирука потихоньку включила генератор холодных асмонов. Эти частицы были его ищейками – они летали, распадаясь, вдоль векторов напряженности атакующих мембран. Вихревой пучок асмонов соскочил с излучателя, замаскированного под пуговицу. Обратно возвращались субасмоны с важными сведениями. Анализатор выдавал веселые картинки. Правая квазирука потихоньку легла на рукоятку до поры дремавшей плевалки.

Вихрь повертелся в центре зала над хозяином, выступающим в роли царя зверей – судя по звучному иканию. Но вскоре унюхал более стоящее. То был лешик, по происхождению, видимо, пэтэушник, с зеленоватыми патлами, с корой, прилепленной к куртке, с надписью «дуб». Вихрь прорисовал контуры его пси-мембраны. Луковица осевых меридианных каналов, радиальные ответвления, очень длинные и вертлявые. Побеги змеились по залу, накладывая кольца на немудреные головы зверья. Торн посмотрел на Аню, побег вворачивался в ее лоб, значит, пси-мембрана уже пробита. «Ну все, змей, конец твоей вредности приходит», – тихонько прорычал Торн и повел скрытым под курткой дулом плевалки. И тут некстати начались в зверинце танцы или, может, массовое обнюхивание. Клыкастые мальчики и когтистые девочки подергивались и терлись в такт подозрительной музыке.