Роберт Хайнлайн - Звездный двойник

– А если не произойдет подъема?

Что делать в этом случае, я не знал – экономика для меня слишком загадочна и непостижима, есть в ней, на мой взгляд, что-то мистическое. Заранее же вопрос предусмотрен не был. Я усмехнулся:

– Виллем, этот вопрос я тщательно и всесторонне проработаю. Однако вся программа Партии Экспансионистов основана на том, что свобода торговли, свобода перемещений, всеобщее равенство, всеобщее право гражданства и минимум имперских ограничений – благо не только для подданных Империи, но – для самой Империи! Понадобятся деньги – найдем! Но не путем дробления Империи на округа!

Все это, кроме первой фразы, принадлежало Бонфорту, я лишь постольку-поскольку примеривался к обстановке.

– Ладно, ладно, это ты избирателям рассказывай, – буркнул Виллем. – Я только спросил.

Он снова взял со стола список:

– Так ты уверен, что здесь все на своих местах?

Я потянулся за листом, он передал список мне. Черт его знает, это же ясный намек на непригодность, по его мнению, Брауна! И Конституция не нарушена… Однако, клянусь всем запасом угля в пекле, не мне же менять что-либо в списке, составленном Роджем и Биллом!

С другой стороны, не Бонфорт же его составил! Они считали, что Бонфорт составил бы его так, будучи in compos mentis…

Мне ужасно захотелось сбегать и спросить у Пенни, что она думает об этом Брауне.

Я взял со стола Виллема ручку, вычеркнул из списка Брауна и печатными буквами – имитировать почерк Бонфорта я все еще не рисковал – вписал: «де ла Торре». Император сказал просто:

– Вот теперь ты, сдается мне, собрал крепкую команду. Удачи, Джозеф. Она тебе здорово пригодится.

На этом аудиенция завершилась, но повернуться и уйти я не смел. Нельзя же так вот покидать короля; эту прерогативу они за собой сохранили. Виллем захотел показать мне свою мастерскую и новые модели поездов. Похоже, он сделал для возрождения этого старинного хобби больше, чем кто бы то ни было, но все же, на мой взгляд, игрушки – не для взрослого человека. Однако его последнее произведение – игрушечный локомотив для экспресса «Королевский Шотландец» – я вежливо расхваливал до небес.

– Сложись все по-другому, – император преклонил колени и запустил обе руки в двигатель игрушки, – я стал бы неплохим управляющим магазина игрушек, или старшим машинистом. Но… Обстоятельства рождения сильнее нас.

– И вы, Виллем, серьезно предпочли бы такую работу нынешней?

– Не знаю. Здесь тоже не плохо: времени занимает мало и платят сносно, да и социальное страхование – по первому классу. Возможные революции я в расчет не беру – в смысле них нашему семейству всегда везло. Правда, скучна работенка, по большей части. Любой заштатный актер справился бы.

Он окинул меня быстрым взглядом:

– Тебя-то я избавлю от всяких там закладок первого камня или приема парадов, сам понимаешь.

– Понимаю и ценю.

– Первый раз за долгие годы у меня есть шанс подтолкнуть все на верный путь – то есть, на тот, который я считаю верным… Царствовать – вообще очень странное занятие, Джозеф. Предложат – не соглашайся!

– Боюсь, поздновато мне, даже если б и захотел.

Он что-то поправил в игрушке.

– В действительности, нужен я для того, чтоб не дать тебе свихнуться, Джозеф.

– К-как?

– Именно так. Должностной психоз – профессиональная болезнь правителей. Мои коллеги из прошлого – те, кто на самом деле правил, – все были малость «того». А взять ваших президентов – такая работа частенько уже в первый срок приводила к смертельному исходу. Но я-то подобных вещей не касаюсь, за меня работают профессионалы – вот ты, например. Но ты не чувствуешь убийственного гнета власти, потому что сам, или кто другой на твоем месте, всегда можешь слинять по-тихому, пока еще не слишком явно пахнет керосином. А старик-император (он всегда – старик, обычно мы добираемся до трона к среднему пенсионному возрасту) – он никуда не денется, во-от он, тут, как символ государства и живая связь времен! А профессионалы тем часом что-нибудь новенькое нам выдумывают… – он печально подмигнул. – Не слишком привлекательная работенка? Зато полезная.

Мы еще немного побеседовали о его железнодорожных забавах и вернулись в кабинет. Ну, теперь-то настала пора меня отпустить?!

Император будто прочел мою мысль:

– Ладно, хватит, пожалуй, отрывать тебя от дел. Перелет был очень утомителен?

– Да нет. Работал всю дорогу.

– Я думаю… Вы, собственно, кто такой?

Допустим, фараон вдруг хватает вас за плечо. Или под ногой вместо следующей ступеньки – пустота. Или вас застает в своей постели вернувшийся не вовремя муж. Сбивайте свой коктейль из всех этих потрясений – не глядя отдам за него мои чувства в этот момент! Я изо всех сил постарался еще сильней походить на Бонфорта:

– С-сэр?..

– Да сидите, сидите, – нетерпеливо бросил император. – В силу занимаемой должности я многое могу простить. Только не врите! Я уже час как знаю, что никакой вы не Бонфорт, хотя даже мать его одурачили бы. Жесты точь-в-точь его. Так кто вы такой?

– Меня зовут Лоуренс Смит, Ваше Величество, – убито ответил я.

– Выше нос, парень. Я уже сто раз мог позвать охрану, если б захотел. Ты здесь, надеюсь, не по мою душу?

– Нет, сэр. Я верен Вашему Величеству.

– Оригинально же ты эту верность выражаешь… Ладно, садись, наливай себе. И рассказывай.

И я рассказал ему все. По времени вышло гораздо длинней, чем одна порция выпивки, и под конец мне полегчало. Узнав о похищении, император пришел в ярость, но стоило мне поведать о насилии над сознанием Бонфорта, лицо Виллема стало подобно маске разгневанного Юпитера. Наконец он тихо спросил:

– Значит, он поправится на днях?

– Доктор Чапек так говорил.

– Ты не позволяй ему работать, пока не вылечится до конца, ладно? Этому человеку цены нет, понимаешь? Он стоит полудюжины таких, как мы с тобой. Продолжай представление, сынок, дай ему прийти в себя. Он нужен Империи.

– Да, сэр.

– Оставь ты это «сэр»! Раз уж замещаешь его, так и зови меня Виллемом. Знаешь, на чем ты попался?

– Нет, с… нет, Виллем.

– Он уже двадцать лет, как зовет меня Виллемом – и на «ты». И я очень удивился, когда он в личной беседе, хоть и по государственному вопросу, перестал меня так называть; но еще ни о чем не подозревал. Хоть и было в тебе нечто, наводящее на размышления. Потом мы пошли смотреть поезда – и все стало ясно!

– Простите, но как?!

– Ты был вежлив, дружок! Он много раз видел мою железную дорогу, и всегда становился груб до невозможности! Считал, что взрослому человеку не пристало заниматься такими глупостями. Со временем это превратилось в маленький спектакль, который нам обоим доставлял громадное удовольствие. Мы просто наслаждались!