Леонид Смирнов - Зона поражения

Зрелище самоубийственной бойни, охватившей целый материк, было до того страшным, что командующий приказал сбросить на планету фризерные бомбы. Великий Шлем был мудр, он прошел хорошую школу и знал, что делает. Он разом убивал двух зайцев: скрывал жуткие следы трагедии, которая могла деморализовать личный состав; и лишал черных археологов возможности вести раскопки на суше и прятаться в гуще бродячих джунглей.

Ковер, сотканный из сотен бомб, пронзал атмосферу, раскаляясь до цвета неспелых вишен. Заунывный свист падающих бомб и грохот взрывов слились воедино, породив полярную симфонию. Температура воздуха моментально упала на сто градусов, превращая воду в лед, землю в камень, а живые тела в мраморные скульптуры.

Когда тысячи бомб рухнули на планету, сковывая ее ледяным панцирем, погибли чудом выжившие в пандемии жора зверодревы. «Оболтус» к тому времени висел над Тиугальбой в рассеянном облаке эскадренных кораблей и время от времени отвечал на запрос «свой — чужой».

Четверка по-прежнему оставалась в командной рубке, буквально сидя друг у друга на голове. Радоваться было нечему. Они сделали невозможное — спаслись и на этот раз. Но какой ценой?..

«Из-за ничтожного горшка с личинками второй раз уничтожена полная жизни экосфера. Вот вам плата…» — думал Платон, глядя на экран, где проносились покрытые снегом, обледенелые пространства. Еще недавно они были зеленым адом, где пульсировали неугомонной жизнью, клокотали от переполнявшей их энергии бродячие джунгли.

Сделав виток и вновь пролетая над ледяным берегом залива Кабронес, кораблик вдруг поймал идущий с поверхности сигнал «SOS». Чья-то рация непрерывно передавала просьбу о помощи.

— Кто это может быть? — спросил Двунадесятый Дом.

— Какая разница?! — воскликнул Кребдюшин. — Наше дело — сваливать отсюда. Не спускаться же обратно — на верную смерть!

— Некому, кроме коменданта и его людей, — не обращая внимания на слова полукровки, ответил муравейнику археолог.

— Не вздумайте!-заорал Кребдюшин. — Мы едва вырвались!

— Заткнись! —рявкнул Платон, а потом выцедил сквозь зубы: — Трусливая шавка. — Колодец его терпения был переполнен.

— Не надо было этого говорить…— прошипел Кребдюшин. — жалкий обрубок.

На шее полукровки вздулись малиновые узлы, лицо задрожало от напряжения, на висках выступили капельки пота, кулаки сжались до белизны — то ли сейчас бросится на обидчика, то ли помрет.

Археолог с усмешкой смотрел на него. Он вдруг понял, чего ему хочется больше всего: подраться.

— He ссорьтесь, — раздался голос корабельного мозга. «Оболтусу» нравилась роль всеобщего примирителя. — Мы спустим шлюпку.

— И где ее возьмем?

— Нам всяко нужно попасть на корабль термопсисов, — как о решенном деле, заговорил «Оболтус», хотя до сих пор об этом и речи не было. — Причин тому несколько. У меня нет сил на гиперпрыжки. Придется воспользоваться чужим движком. Это раз. Как только термопсисы очухаются и начнут готовиться к походу, нас раскроют. И тогда нам крышка. Это два. И, наконец, нам нужна шлюпка, чтобы забрать с планеты коменданта. Это три. С ним было невозможно спорить.

«„Голод — не тетка. Выскочит — не поймаешь". Старинные поговорки — кладезь мировой мудрости. Убогий умишко нашего современника зачастую не в состоянии понять всю красоту этих афористичных высказываний. Порой ради того, чтобы понять смысл одного-единственного слова, приходится переворошить тысячи файлов, залезть в сотни сайтов. И все напрасно. А потом, вдруг, словно искра вспыхивает в твоей натруженной, очугуневшей от бесплодных усилий голове. Вот оно! Вот!… Ты чувствуешь ни с чем не сравнимую радость открытия истины. На несколько мгновений ты — победитель, тебе подвластно все на свете. Ты хватаешься за новую строчку, впиваешься в нее глазами… Ни черта не понятно. Ты испытываешь шок, а потом все начинается сначала. Поиск, подлинная охота за словом…

„Голод — не тетка". При чем здесь это злобное наименование женщины? Физиологическое состояние сравнивается с социальным типом. Очень странно. „Выскочит — не поймаешь". Откуда выскочит? Почему? Кто его должен ловить? Судя по всему, это противопоставление означает только одно: в отличие от так называемой „тетки" голод данного рода неуловим, а значит, и неистребим. Очевидно, речь идет об обжорстве. Или о пандемии жора. Страшная болезнь, очень долго считаться неизлечимой…»

Как мало порой нужно сапиенсу, чтобы вновь обрести почву под ногами. Он насвистывал старинный военный марш и едва удерживался, чтобы не пуститься в пляс.

У Платона было совсем другое настроение. Сегодня он был в миноре. Его донимали нехорошие предчувствия. Снова и снова в глаза напарникам заглядывала мерзкая харя смерти, и всякий раз старуха убиралась восвояси, с ворчанием помахивая остро наточенной косой. Еще один, самый последний рывок — и золотой ключик в кармане. Был такой грандиозный миф — наряду с мифом о Гильгамеше. Миф об античном герое Буратино, который первым проложил дорогу в параллельные миры. Еще один рывок… И они расшибут лоб о каменную стену. На самом пороге счастья. Это слишком похоже на печальную историю его собственной жизни. Иначе Платон давным-давно жил бы на Старой Земле и хлебал текилу из золотого, с брильянтами бокала. — У тебя больше не осталось домашних заготовок? — с улыбкой осведомился Двунадесятый Дом и обнял Платона за плечи. Пальцевые «мураши» чуть слышно гудели хором.

«Что за телячьи нежности?» — подумал археолог и потянулся к своему саквояжу. Там, на самом дне, среди милых сувенирчиков, предназначенных для смягчения неуступчивых женских сердец, лежало нечто. Что-то вроде шпажной гарды — но более хитросплетенная, охватывающая всю кисть целиком. Гарда потускнела от времени, была покрыта медной патиной, патиной же она и пахла.

Платон достал штуковину, не без труда втиснул в нее кисть правой руки и, подняв руку на уровень глаз, вроде как прицелился. Тут главное — отдать верный приказ и сильно захотеть, чтобы желание сбылось. На шерстистой переборке кораблика возник темный кружок диаметром три сантиметра, и его плоть в этом месте начала стремительно истончаться.

— Ой-ей!!! — почувствовав боль, заорал «Оболтус». — Вы что там творите, ироды?!

— Секретное оружие испытываем, голуба моя. Извини, что не предупредил, — отведя руку, с кривой усмешкой ответствовал археолог.

— И в чем соль? — невинным голоском осведомился Дом. — Я что-то не усек.

«Его познания в старинном земном фольклоре просто поразительны, — в очередной раз восхитился Платон. — Что-то тут не так». Но сейчас разбираться было некогда.