Алекс Бор - Луэлла

Или еще сильнее загрустишь?.. А может быть, я все-таки ничего не должен тебе рассказывать, потому что ты права: это просто сказка. Очень грустная сказка, придуманная в минуты острой, щемящей тоски...

Но я вижу: ты ждешь моего ответа. Единственного ответа... И я понимаю, что больше не могу обманывать тебя. Не могу видеть, как ты тоскуешь в неизвестности... потому что это неправильно. Не по товарищески... А мы же друзья с тобой, ты сама всегда мне это говоришь...

А раз мы друзья, то все невзгоды и печали у нас должны быть поровну.

Потому что иначе это уже будет не настоящая дружба...

И потому, когда мы входим через распахнутые настежь железные ворота, ведущие в "иностранный двор", я говорю тебе:

- Это не сказка. Я ничего не придумывал. Луэлла жила в нашем городе. И сама рассказала мне о себе, когда улетала...

- Когда? - удивленно спрашиваешь ты.

- В конце октября... И понимаешь, Линка, я не понимаю, почему... У Луэллы было очень много друзей. Была у нее и лучшая подруга. Но, улетая, она рассказала о себе только мне одному. Как ты думаешь, почему?

Ты не сразу находишь ответа. Ты не понимаешь, почему я задаю тебе такой странный вопрос.

Ты останавливаешься посреди пустого, как космос над нами, двора. И, запрокинув голову, смотришь на небо. На бездну, наполненную лучистым светом ярких звездных огней. Твои губы что-то неслышно шепчут по-испански, я не могу разобрать тихих слов. Лишь чувствую, что с твоих губ срывается имя - Марисель... Возможно, это мне только кажется. Потому что я сам сейчас думаю о ней...

- Я не знаю, - наконец говоришь ты. - Наверное, Луэлла знала, что ты любишь читать истории про инопланетян, и захотела установить с тобой контакт. Кажется, так это называется по-русски? Знаешь, я не люблю фантастику, но где-то читала, что люди с других планет часто устанавливают контакт с теми, кто читает фантастику... А знаешь, - ты вдруг касаешься холодными пальцами моей руки и быстро-быстро, скороговоркой, словно смутившись первого порыва, говоришь:

- А знаешь, если бы я была инопланетянкой и улетала с Земли, я бы тоже рассказала об этом только тебе одному...

- Почему? - я чувствую, что сейчас покраснею. Хорошо еще, что сейчас темно, я то я не знал бы, куда девать горящее огнем лицо...

- Потому что мы друзья с тобой. Ведь правда, друзья?

..И снова твоя рука в моей ладони. Холодная от мороза рука...

И снова, как и много лет назад, ты доверчиво смотришь на меня добрым и чуть грустным взглядом. Твои глаза похожи на очищенный от грубых примесей волшебный камень агат. И в бесконечном времени и безграничном пространстве нет никого, кроме нас. И далеких звезд, которые, лукаво мерцая, смотрят на нас с высоты, радуясь нашей вечной, как детство, дружбе...

"Правда, мы друзья?" - летит с высоты эхо отраженного временем голоса.

И я, услышав знакомые переливы твоего тихого голоса, вновь говорю тебе:

- Правда...

И ты, обрадованная, почти окрыленная моим ответом, тихо спрашиваешь:

- А эта девочка... Луэлла... она на кого была похожа? Скажи, правда, она была похожа на меня? - и ты по-детски мило, с лукавой искрой очаровательного кокетства в черных глазах, в которых уже можно, если внимательно всмотреться, угадать едва уловимые, еще нерешительные, но уже пробуждающиеся черты будущей взрослой девушки, улыбаешься мне. Я понимаю, что ты хочешь услышать, моя дорогая шантажистка... Ты хочешь, чтобы я подчинился магнетизму твоего взгляда и, сбросив с плеч сомнения в правильности своего поступка, сказал: "На тебя. Она была похожа на тебя...".

Но пойми меня, Фиделинка, я не могу, не имею права подчиняться твоему дружескому взгляду. Я не имею права лгать. Иначе я предам и тебя, и Марисель, и нашу дружбу... Сказав: "Луэлла была похожа на тебя...", я совершу маленькое предательство. Два месяца я хранил чужую тайну, потому что сама Марисель не дала мне однозначного совета, как поступить.

Предоставила мне самому право решать... И я молчал. Молчал долгие два месяца... И ждал, когда смогу избавиться от груза тайны. И вот дождался...

Я должен рассказать тебе обо всем прямо сейчас. Потому что если я промолчу, то завтра мне будет еще труднее поведать тебе обо всем...

- Она была похожа на Марисель, - выдыхаю я. Словно бросаюсь в воду с крутого обрыва...

- На Марисель? - удивленно спрашиваешь ты и недоверчиво смотришь на меня.

В твоих глазах застыла растерянность. А твое лицо почему-то сделалось особенно приятным и милым. - На Марисель... Да, теперь я понимаю...

Понимаю, почему... Скажи, Марисель это и есть Луэлла?

- Да, - отвечаю я, погружаясь в мутный поток. - Как ты догадалась?

- Я не знаю, - растерянно говоришь ты. - Но понимаешь, когда Марисель уехала, я вдруг почувствовала, что мы больше никогда не увидимся. Она уехала и долго не писала мне. Я даже плакала... Значит, она не на Кубе...

и она рассказала только тебе...

Я чувствую в твоих словах слабый укор. Будто ты упрекаешь меня... Словно я в чем-то виноват перед тобой...

Но в чем моя вина, если Марисель, улетая, сама все мне рассказала? Я же не тянул ее за длинный язык...

Она сама все решила и пригласила меня, словно на свидание, на берег Волги, к Старому мосту...

А если права ты, Фиделина, и я действительно виноват перед тобой? Если я был не прав, когда решил, что не должен тебе ничего говорить о Луэлле, раз она сама просила меня об этом? Если я в тот же день должен был подойти к тебе и сказать, что Марисель никогда не напишет никому из нас, что ты никогда не увидишься с ней? Да, мои слова прозвучали бы очень жестоко, быть может. Они бы даже больно ранили тебя... но время - лучший лекарь, и когда-нибудь ты смирилась бы с потерей подруги и не тосковала бы по ней.

Или тоска стала бы не столько глухой и тяжелой...

Словно прочитав мои мысли, ты тяжело вздохнула. Плотно сжала тонкие, почти прозрачные губы. И я снова понял, какая ты маленькая и беззащитная...

Точь-в-точь как два месяца назад, когда, простившись с Луэллой, я пришел в школу и увидел тебя стоящей у окна. А сейчас ты остановилась под сенью гигантского, в несколько обхватов, тополя, который гордо возвышается посреди двора, раскинув в стороны руки-ветви... Знаешь, Фиделинка, того тополя давно уже нет. Его срубили пять или шесть лет назад, и я чуть по-детски не разревелся, когда, проходя через двор, не увидел знакомого великана... От него остался корявый безжизненный пень... А спустя несколько дней не стало и пня... Мне показалось тогда, что срубили не просто старое дерево - порвали последнюю тонкую ниточку, которая соединяла нас... Ты помнишь, под сенью тополя стояла скамейка, у которой часто собирались обитатели "иностранного двора"? Марисель травила анекдоты или рассказывала разные смешные истории - она знала их множество. Танька Громова читала свой бесконечный роман... Две подруги, кубинки Лисета и Дамарис, разыгрывали смешные представления в лицах... А помнишь, Фиделинка, как ты забиралась по шершавым упругим ветвям в зеленую глубину шелестящей листвы и, радостная, сидела в ветвях, беззаботно качая ногами... А потом, когда о тебе забывали, ты с ликующим криком индейца, обнаружившего отряд бледнолицых на подходе к вигваму краснокожих, бесстрашно летела к земле...