Алан Фостер - Приговоренный к призме

Заметив, что свечение от маяка значительно усилилось, он тут же забыл о том, как чуть было не попал в лапы троглодита, обитающего в пруду.

Следовательно, он не сбился с курса и ему не придется терять драгоценное время на то, чтобы возвращаться обратно к скафандру и искать другое направление. При наступлении долгого вечера сверкание природы, окружающей его, стало минимальным. Тогда он смог снять свои самодельные защитные очки, упаковал их аккуратно в рюкзак и обследовал свои скудные запасы пищи. Ему вполне хватило бы их на возвращение на станцию, но где гарантия того, что по возвращении он найдет оставшиеся там продукты нетронутыми? Он уже видел, с какой легкостью местные формы жизни внедряются в материалы, используемые в производстве электронных компонентов и пожирают их, был свидетелем и их аппетита к основным элементам, содержащимся в теле человека. Он может вернуться, питая большие надежды, но найти всего лишь пустые полки.

Если он собирался впредь кормиться местной дичью, сейчас наступил лучший случай, чтобы попробовать, тем более, что у него еще оставались запасы нормальной еды на тот случай, если произойдет расстройство желудка.

Ему придется тщательно выбрать среди органосиликатов что-нибудь съедобное.

Почему бы не попытаться поохотиться прямо сейчас, в то единственное время суток, когда он мог обходиться без своей громоздкой пластиковой глазной повязки. Он будет импровизировать. Человечество достигло большего прогресса, чем требуется для простой охоты и собирания плодов, а граждане

Самстэда тем более. Другими словами, Эван остро сознавал свое невежество.

Впереди лежал еще один водоем в цепи прудов. Его осеняла роща, которую можно было сравнить со стеклянными шестами, верх каждого из которых украшало нечто, похожее на покинутое птичье гнездо. Гнезда эти представляли собой скопление тонких волокон, пытавшихся поймать лучи медленно заходящего солнца. Эван видел, как они шевелятся, поворачиваются вслед уходящему свету, пьют фотоны. По центру каждого шеста проходила зеленоватая вена, толщиной с его ногу. Невозможно было определить, где кончалась силикатная форма жизни и начиналась углеродистая.

Груды поваленных стволов и обломанных волокон обеспечивали ему неплохое убежище, но как бы он ни старался, ему не удавалось обнаружить что-нибудь мелкое и съедобное. Все вокруг было заключено в силикатную броню или же состояло целиком из несъедобных веществ.

Испытывая ко всему отвращение, он бросил свое занятие еще до наступления ночи, прилег и лежа смотрел, как волокна на концах шестоподобных деревьев бессильно свисали вокруг стволов. В угасающем вечере слышалось множество разнообразных звуков, поражающих своим многообразием. Сдавленные вопли, резкий свист, жужжание, писк были ему уже знакомы. Но еще он знал и то, что воздушные волны наполнены какофонией чуждых звуков, которые его ухо не воспринимало.

Большую тревогу вызывало у него то, что ночью могут проснуться ночные хищники, хотя до сих пор никто не тревожил его после наступления темноты.

Это было большой удачей, так как единственным оружием в его распоряжении был хрупкий силикатный обломок и кусочек пузырящейся травы. Он старался лежать тихо, как только возможно.

Ночью так же, как и днем, воздух был теплый, тоже большая удача, учитывая его скудное одеяние. Неужели его предки вообще обходились без одежды? Но ведь они были покрыты шерстью.

Что же, он еще не погиб, и с каждым часом своей жизни обретал все большую уверенность в себе, если не оптимизма насчет будущего. Разве он не выдержал почти целые сутки на чуждой планете без скафандра? Это был талант, уже давно ставший ненужным жителям Самстэда, и сейчас был восстановленный Эваном Орджеллом в силу необходимости. Он прошел многокилометровый путь при помощи собственных мускулов, избежал встреч с несколькими опасными формами жизни и сделал попытку, пусть и неудачную, добыть местную пищу. Он был убежден, что ему есть, чем гордиться.

В самом деле, казалось, что обитатели Призмы его полностью игнорируют. Это наблюдение привело его к парадоксальному заключению. Если бы персонал исследовательской станции не пытался защищаться, а вместо этого предоставил станцию на произвол судьбы, остались бы они после этого в живых? На такой непредсказуемой и мало исследованной планете, как

Призма, не лучше ли перед лицом чуждой атаки прибегать к пассивности, чем предпринимать активные действия?

Эти мысли на некоторое время отвлекли его от ночных звуков. Он сидел, скорчившись между двумя стекловидными деревьями и смотрел, как звезды сменяют солнце и наполняют мир своим странным светом. Когда действие адреналина в его крови уменьшилось, он почувствовал, как им овладевает усталость и осознал, что он по настоящему измучен.

Он не заметил, как уснул, и не собирался просыпаться до самого утра.

Он так утомился, что для того, чтобы поднять его среди ночи потребовалось бы нечто невообразимое.

Ему показалось, что ему в глаз пытается забраться звезда.

Она была ярко-синяя и щекотала, как соломинка. Он яростно замотал головой. Подумав, что ему на лицо что-то опустилось, он быстро сел и попытался смахнуть звезду правой: рукой. Она улетела и тогда он открыл глаза.

До этого момента он всегда спал в чреве своего МВМ, иллюминатор при этом темнел, чтобы никакие внешние источники света не мешали от отдыху.

Сейчас между ним и ночными видениями Призмы не было никакого иллюминатора.

Одно из таких видений село на его щеку и разбудило его.

Ночь ожила пляшущими самоцветами. Первое, что пришло ему в голову — это светляки на Земле или булавочная пыль Хайвхома, но вскоре стало очевидно, что явление, которое он наблюдал, не имело ничего общего со знакомыми фосфоресцирующими формами жизни. Это было нечто совершенно иное.

Они светились гораздо ярче, чем их чисто углеродные аналоги и искрились всеми цветами радуги, тучей кружась над прудом. Пока он смотрел, как завороженный, двое существ отважились приблизиться к его лицу и зависли над ним. Они были ярко-красные, алые. К ним присоединилось третье, четвертое, одно зеленое, другое удивительного нежно-сиреневого оттенка.

Они висели над ним в ночном воздухе, как колибри. Их крошечные, хрупкие силикатные крылышки нежно звенели в отличие от резкого жужжания насекомых.

Они не мигали, а светились ровно, сила их свечения, как и цвет, была мощной и стабильной.

Эван замахал руками, и они отодвинулись на сантиметр. Эта туча производила достаточно света, чтобы он мог осмотреться. Он пытался представить себе, какая же система могла породить подобные существа и пришел к теоретическому выводу о том, что днем они должны проводить каждый час на солнце, набираясь солнечной энергии для того, чтобы летать и светиться ночью.